Владимир Савченко - За перевалом
По колыханию на днище-экране картины сброса было понятно, что астронавт волнуется. Разбежались глаза — и было от чего: слои были строчками, которыми природа из века в век, из тысячелетия в тысячелетие записывала историю своей планеты. И они повествовали о жизни на Одиннадцатой, о ее возникновении, расцвете — и исчезновении.
Книга бытия читалась снизу вверх, от черно-серой толщи базальта, которая только-только выступает из волн в левом нижнем краю обрыва: это застывшая миллиарды лет назад кора, монолитный фундамент суши. Над ней более легкий, искрящийся в разломах кристаллами слой гранита. А над ними — ага! — грязно-серый пласт известняка с обильными вкраплениями ракушек и мела. Выше полутораметровый пласт сплошного ракушечника — внушительное свидетельство взрывообразного и мощного развития жизни в теплом первичном океане остывающей планеты.
Черно-матовой широкой полосой косо перечеркнул обрыв слой угля: память о древних плаунах, о папоротниковых лесах, о выраставших и умиравших в ядовитых болотных туманах первых деревьях. Вот снова вернулось сюда море, залило просевшую сушу — и опять тягучие миллионы лет оседал на слой обуглившихся несгнивших стволов ил, ракушки, скелеты моллюсков, рыб, голотурий. Еще выше слои песка, мела и глины рассказывают о новом обмелении здешнего моря. А над глиной (и Арно, мысленно унесшийся за пять парсеков и на 17 лет назад, тихо ахнул) возлежал основательный, полуметровый слой почвы! Пласт тронут серым тлением эррозии, но можно еще различить в нем красноватые структурные комки, трубчатые следы от сгнивших давным-давно корней, даже какие-то беловатые клубки и нити, возможно, бывшие когда-то живыми. Почва напоминает земной краснозем.
И, оканчивая немую повесть об Одиннадцатой, обрыв венчал нависший козырьком метровый слой серо-желтой глины.
— Так разрушилось наше первоначальное мнение, что жизнь здесь не поднялась выше микроорганизмов, — сказал Дан. — Я увидел, что на планете были и миновали многие стадии сложной органической жизни, подобные тем, какие были и на Земле. Непонятно стало, куда все подевалось потом?
4. Мертвый поселок
Теперь вспоминала-показывала Ксена.
Из моря на фоне закатных радуг выступает, приближаясь, черный кляксообразный силуэт острова за нешироким проливом. На берегу его, куда летит Ксена, поднимаются невысокие скалы — причудливые, похожие на искривленные пальцы. Со стометровой высоты островок виден целиком, он похож на трезубец с толстыми зубцами. Ничего более примечательного, чем эти скалы у воды, на нем нет — и Ксена опускается возле них.
Но это не скалы вовсе: слишком округлы формы, гладка поверхность. С земли они — как огромные огурцы, глубоко воткнутые в песок вкривь и вкось. И такие же зеленые.
Ксена приближается. Нет, и не огурцы — здания. Дома. Но какие уродливые! Какая-то немыслимая архитектура (если к этому вообще применимо такое понятие): ни строгих линий, ни геометрически четких сопряжений, ни плоскостей, ни углов даже… Волнистая, покрытая наплывами и оспинами поверхность округлых стен; у одних строений стены сходятся на конус, у других заворачиваются куполом, у третьих даже расходятся, образуя утолщение, — груши толстой частью вверх. Строения были разной высоты, самые крупные поднимались на три-четыре роста Ксены. Почти все стояли неперпендикулярно к почве; некоторые накренились так, что было непонятно, почему они не рушатся. Эти дома расположились по берегу как попало, без намека на планировку.
И тем не менее это были дома: осмысленность их устройства не скрадывалась внешней уродливостью. У оснований стен были арочные входы (лазы?) — низкие и широкие; все, заметила Ксена, обращены в несолнечную «северную» сторону. Выше, в участках стен, выделявшихся желтизной и перламутровым блеском, находились окна разных размеров и форм; казалось, нетвердая рука ребенка вырезала в стенах неправильные овалы, оборванные внизу круги, сглаженные многоугольники. При всем том в окнах блестели мутноватые, с радужными переливами, но явно прозрачные пленки.
— На сыром песке вокруг я не заметила никаких следов, — сказала Ксена. — Поселок — если это поселок — похоже, был давно покинут. Или — мелькнула у меня и такая странная мысль — в нем и не жили?
Она пролезла под аркой внутрь ближнего домика. Распрямилась, осмотрелась. Здесь было пусто, величественно и угрюмо, как в заброшенном храме. Вдоль стен вился по часовой стрелке вверх спиралью выступ — неровный, как и все вокруг. С конического свода свисала до уровня ее плеч светло-зеленая, похожая на сталактит, колонна. Лившийся через оконца вверху свет рассеивался и как-то преобразовывался ею, мягко освещая все. Пол домика был белый и твердый, как кость, но бугристый.
— Мне очень хотелось найти что-то, по чему можно было бы судить об исчезнувших жителях поселка: утварь, орудия труда… хоть побрякушку. Я обшарила углы, по спиральному выступу поднялась к самому куполу, но не нашла ничего.
По радио Ксена связалась с Даном, сообщила о находке. Через полчаса прилетел и он. Вместе они осмотрели все дома, обшарили укромные места в них — но и в других тоже было пусто. Внимание Дана привлекло то, что все строения были исполнены без сборных стыков, разъемов, швов — будто из одного куска. Как? Произвольность форм исключала мысль о штамповке.
Наступали сумерки. Тьма густела тягуче медленно. И так же постепенно сперва затлели холодным пепельным светом, а потом и засияли изумрудно колонны-сталактиты в домах, где они как раз делали зарисовки. Выйдя наружу, они увидели, что такой же пепельно-зеленый свет льется из окон остальных домиков.
— Единственно интересное, что мы нашли в двух самых крупных строениях, на полу, под сталактитами, — сказал Дан, — это кучки плотных шариков.
Его шлемный прожектор осветил Ксену, которая рассматривает и рассовывает по карманам комбинезона пригоршни темных шаров размером с орех.
Кадры на днище «лапуты» показывают далее, как Дан (теперь его освещает прожектор Ксены) выламывает из стен и пола образцы для анализов, раскладывает их по карманам. Астронавты надевают биокрылья, взбираются, помогая друг другу, на самый накренившийся домик, стартуют с него. Обратно они возвращаются в полной темноте, ориентируясь по мигающему лучику приводного маяка ракеты. Поднимается встречный ветер. Начинается предсказанный Даном дождь: лучи шлемных фар выхватывают из тьмы блестящие водяные нити.
— В полете случилось одно пустяковое, на первый взгляд, происшествие, — сказал голос Ксены. — Я перегрузила карманы образцами и особенно шариками. На подлете к нашему острову сильный боковой порыв ветра тряхнул меня — и часть шариков высыпалась.
