Сергей Герасимов - Помни о микротанцорах
– Но мертвый оранг – это действительно был ее сын.
– Да. Но мы этого не делали. А это значит лишь одно: она САМА отдала своего сына, чтобы помочь организации переворота. Теперь ее ничто не остановит. Ее можно только убить. Ее и ей подобных.
– По-моему, это слишком, – сказал Дюдя. – Это невозможная жестокость.
– Ну почему? Отдал же господь своего сына на смерть и муки ради исправления мира? Почему бы ей не сделать то же самое?
– Потому что она не бог.
– Конечно, – сказал Реник. – Но, кажется, она считает себя богом. Что это?
Влючи поближе.
Толпа людей двигалась по набережной в направлении здения горотдела. В руках многих были палки.
– Что они будут делать? – прошептал Дюдя.
– Для начала бить стекла. Потом ворвутся внутрь.
– А полиция?
– Полиции и армии в настоящий момент не существует. Во всяком случае, в больших городах. Никакой охраны. Но, если мы будем сидеть тихо, нас не найдут.
Или найдут не сразу. Что с тобой?
– Болит голова, – сказал Дюдя. – Так, как будто мне в голову вбивают раскаленный гвоздь.
В траве действительно оказался вриск.
Прибор развернул плоскую картину. Это была внутренность помещения, напоминающего операционную. На кушетке лежал человек. Несколько бородатых, довольно упитанных, мужчин толпились вокруг.
– Кажется, это тебя, – сказала Анна. – Ты их знаешь?
– Да. Это экологи и вегетарианцы. Секта, которая занимала помещение лаборатории до нас.
– Те идиоты в полосатых трусах?
– Именно они.
– Что они хотят?
– Чтобы я вернул им портрет.
– У тебя есть портрет? Что там нарисовано?
– Не важно, что там нарисованно. Это наше имущество, – ответил вегетарианец с экрана. Вриск показывал человека в натуральную величину. – Сегодня ты его вернешь.
– Почему? – поинтересовался Гектор.
– У нас семеро заложников, – сказал вегетарианец. – Посмотри на этого. Вот один из них. Через два часа мы вскроем ему вены. Еще два часа он будет медленно умирать. Потом он снова станет землей и прахом.
– Это же Женька, из охраны! – удивилась Анна. – Женька, который пропал год назад. Он же…
– Мы будем связываться с тобой регулярно, – сказал вегетарианец, – надень вриск на руку и пусть хранят себя силы природы.
Картина исчезла.
– Женька стал вдвое толще, – сказала Анна. – Чем они его кормили?
– Например, булочками. Они же мяса не едят. Меня волнует другое. Вриск.
– А что вриск?
– Они оставили его здесь для меня.
– Ну и что? Это же Чиппи, недорогая модель. К тому же, не новый.
– Меня интересует, ОТКУДА они знали, что я буду здесь сегодня. Об этом знали только мы с тобой.
– Подслушали телефонный разговор.
– Мы не говорили по телефону.
– Просто – подслушали разговор.
– Это невероятно.
– Ты отдашь им портрет? – Анна сменила тему.
– Отдам. В некотором роде.
– Звучит заманчиво. А что будет с Женькой? Они могут его убить? Или только грозятся?
– Посмотрим. Кто-то из нас не очень-то умен. Или они, или я.
Он поднял вриск и застегнул ремешок на запястье.
– Ты о чем?
– Они же оставили вриск. Теперь я могу рассчитать точку, из которой пришла информация. С точностью до миллиметра. Либо они это не учли, либо меня пытаются поймать. Ты хорошо знала этого Женьку?
– Совсем немного. Он работал всего неделю. Однажды попробовал приставать.
Дурак и козел. Но человек же все-таки.
Через пятнадцать минут они были на месте. Моб доставил их с максимальной разрешенной скоростью. Дорога шла через лес. Перед въездом в парк они остановились у прозрачной кабины зеленого патруля.
– Почему мы стоим?
– На этом месте всегда проверяют, – ответил Гектор. – Здесь начинается заповедник. Но сегодня никого нет. То же самое было при вьезде в лес. Помнишь, там будка такая была, на повороте? Так там тоже никого не было, хотя положено круглосуточное дежурство. По-моему, происходит что-то серьезное.
– Мы спешим.
– Правильно, мы спешим.
Они подъехали к старому двухэтажному дому с большой каменной верандой. Дом стоял среди больших желтых каштанов, ярких и пушистых, как исполинские одуванчики. Листья уже пожелтели и ждали первого ветерка, чтобы опасть.
Несколько каштанов стукнули о стекло машины. Вся влажная и мягкая земля вокруг была усыпана глянцево-блестящими плодами. И ни единого следа человеческой ноги на мягкой почве.
– Где мы?
– В моем родовом гнезде, – ответил Гектор. – если это можно так назвать.
Отец купил этот дом, когда мне было всего три года. Он собирался открыть маленькую экологически чистую гостиницу. Вокруг лес, там, внизу есть река. И здесь очень тихо. Я прожил в этом доме семь лет. Семь лучших лет своей жизни.
Теперь каждый камешек пробуждает дикую ностальгию… Гостиница не получилась.
Город уменьшался и отодвигался с каждым годом. Никто бы не стал сюда ехать.
Поначалу это было единственно чистое место в округе. А уже пять лет спустя чистым стало все. Так что проект прогорел. А дом остался.
– Зачем мы приехали сюда? – ради воспоминаний?
– Портрет здесь. Пойдем.
– Сколько здесь комнат?
– Восемнадцать. Причем четыре из них полукруглые. В боковых башенках.
Раньше на башенках были две стеклянные веранды. Потом их снесли: стекло пачкалось снаружи, некому было его чистить. Теперь там можно принимать солнечные ванны. Даже зимой.
– Зимой? – удивилась она.
– Сохранились зеркала, конденсирующие солнечный свет. Вся система еще в рабочем состоянии. Ты никогда не пробовала бекон, поджаренный на чистом солнечном свете? Сегодня сможешь попробовать.
– Вкусно?
– Хуже, чем из микроволновки, но ничего.
Они прошли короткий коридор и спустились в подвал. Гектор открыл дверь папиллярным ключом.
– У меня там внизу лаборатория. Маленькая, но побольше, чем в городской квартире. Все-таки подвал под всем домом, шесть изолированных секций. Можно бы построить свой маленький биозавод.
– Почему же ты не построил?
– Была такая мысль. Мне предлагали производить эротическую косметику. Я подумал и отказался. Я ведь не умираю с голоду, в конце концов. Должно быть что-то и для души.
– И что у тебя здесь для души?
– Все.
– Здесь у тебя холодно, – заметила Анна.
– Сейчас включится обогрев.
– Жаль, что не вышло с гостиницей. Здесь красиво. Я бы хотела здесь жить.
– Здесь жить нельзя. Особенно теперь.
– Почему?
– Звери. Здесь заповедник. Я очень советую тебе не выходить на улицу.
Конечно, ситуация под контролем, но только на девяноста девять процентов.
– И кто здесь? Медведи или тигры?
