Брайан Кларк - «Если», 1999 № 12
Словом, если кого-то пугает Иное, лучше вообще не читать фантастики. Знакомое, привычное в избытке представлено в детективах, любовных мелодрамах, триллерах…
В качестве яркого примера можно привести одно из лучших и одновременно самых шокирующих произведений Мартина — повесть «Песня для Лиа» (1974), завоевавшую премию «Хьюго».
Ее герои — пара влюбленных телепатов, юноша Робб и девушка Лиа (Лианна). Правительство некоей планеты нанимает их для выполнения важной и тайной миссии: выяснить, почему все большее число земных колонистов обращается в местную религию, которая, по идее, должна вызывать у всякого нормального человека резкое отрицание. Инопланетный культ, как и все уважающие себя религиозные учения, глубоко укоренен в местной биологии, истории и культуре, но на взгляд постороннего и впрямь экзотичен — дальше некуда! — Сакральными существами в нем выступают огромные желеобразные слизняки-паразиты, присасывающиеся к черепу «новообращенного» и в буквальном смысле выпивающие из него все соки.
Однако Мартин не так прост: перед нами вовсе не история очередного Чужого из одноименного фильма. Ведь если взглянуть на ситуацию непредвзято, оправившись от первого шока, то странное паразитическое существо с забавным на наш слух именем «Гришка» (Greeshka) предлагает обращенным (Воссоединенным) не что иное, как… любовь! Всепоглощающую — на сей раз в буквальном смысле, — бескорыстную и всеохватную. Ко всему живому, а не только к избранному существу. И дарующую возлюбившему то самое Спасение, которое не случайно пишут с заглавной буквы. Это любовь, которая предлагает отдавать, разделить, пожертвовать, а не забирать и не удерживать силком… Кто считает, что не к этому же призывают все главные мировые религии, пусть первым бросит в Мартина камень.
Воссоединенные испытывают мучения лишь в восприятии стороннего наблюдателя. На самом деле они достигают в полном смысле божественного экстаза, возлюбив всех и вся во Вселенной, приобщившись к вечности и в каком-то смысле воспарив над обыденной материей, прозой жизни… Но многие ли из нас могут признать, что в своем земном и совсем нефантастическом существовании не относятся даже к любимому человеку с позиций «стороннего наблюдателя»? Многие ли из нас могут честно сказать, что стараются понять и принять его (ее) таким, каков он есть, а не пытаются подогнать к своим собственным ожиданиям и представлениям?
Героиня, обратившись в новую веру, осознает, насколько земляне, в сущности, одиноки и эгоистичны. В то же время Робб предпочитает любви «небесной» привычную, земную. Отсюда и проистекает настоящая драма, конфликт, та самая психологическая сшибка, которая высекает искры настоящей литературы. Только где же те критики, что так ратовали за нее?..
Проблемам «экзотических» религий, поискам истины, «старым песням о главном» — а на самом деле, новым испытаниям для хорошо знакомых человеческих качеств (среди коих и ксенофобия, и эгоизм, и желание обязательно «приватизировать» того, кого любишь) посвящены и другие произведения Мартина.
Это, например, рассказ «Тропой креста и дракона» (1979), также награжденный премией «Хьюго», и короткая повесть «Песчаные короли» (1979), принесшая автору дубль высших премий («Хьюго» и «Небьюлу»). Последнее произведение — это горькая притча о том, какими мы, сами того не подозревая, выглядим со стороны. «Домашние животные», роль которых на сей раз играют насекомые-телепаты, вначале почитали своего хозяина как бога, но, узнав поближе его жестокую и эгоистичную сущность, возненавидели, и тем не менее новое поколение «песчаных королей» воссоздало себя в образе Хозяина. Остается лишь вообразить, какой ужас за этим последует… А в короткой повести «Портреты его детей» (1985), принесшей автору еще одну премию «Небьюла», творения героя-писателя начинают жить самостоятельной жизнью, причем их отношение к «отцу» весьма далеко от «семейной» идиллии[6].
Как, наверное, уже понял читатель, чисто человеческие, а не «галактические» чувства, эмоции, поступки доминируют в произведениях Мартина. Только все это представлено, раскрыто и исследовано на фоне абсолютно нечеловеческих, фантастических обстоятельств и ситуаций, и неслучайно за писателем заслуженно закрепилась репутация одного из лучших новеллистов американской фантастики последних десятилетий.
Творчество Мартина-романиста вызывает больше вопросов. Того, на чем были построены его рассказы и повести, — яркий, парадоксальный образ, видение, неожиданный психологический поворот, — в романах оказалось недостаточно. Образы по-прежнему были яркими, но что с ними делать на протяжении долгого и развернутого повествования писатель, кажется, и сам не знал, оттого многие его книги порой откровенно провисают.
Таков, к примеру, созданный в соавторстве с Лизой Таттл роман «Гавань Ветров» (1981), переписанный из их же прекрасной романтической новеллы «Шторм в Гавани Ветров» (1975), хорошо известной нашим читателям. В повести завораживало само место действия — покрытая архипелагом океаническая планета, на которой постоянно дуют свирепые ветры, а потомки земных колонистов с успехом используют природную «тягу» и передвигаются с острова на остров с помощью искусственных крыльев. Любопытна была и культура «летунов», и их социальная организация… Однако когда эта картинка — люди, парящие в небе, как птицы, — была перенесена в роман, то авторы столкнулись с тем, что нужно было еще и выдумывать какую-то историю, и книга, на мой взгляд, получилась тягучей, натужной.
Еще более экзотический мир представлен в романе «Свет умирающий» (1977). Это дрейфующая в космосе планета, постоянно погруженная во тьму, — и столь же темны нравы и обычаи аборигенов. Лишь в момент прохождения вблизи очередной звезды жизнь как бы оживает: население планеты полностью отдается грандиозным торжествам, смахивающим на оргии в «последний день Помпеи». А затем случайно встреченное солнце отдаляется, превращается в одну из мириада звезд на черном небосклоне, праздник кончается, и мир снова погружается в спячку — долгую космическую ночь, конца которой не увидит, вероятно, никто… И ни яркие, колоритные детали фантастической квазифеодальной культуры, ни запутанная любовь двух главных героев не могут скрыть главного: сюжет романа явно буксует.
Как писал английский критик Джон Клют, «роман Мартина сам напоминает чудесный сон — но сон, наполненный жизнью, исступленно бьющей под только кажущейся неподвижной поверхностью сюжета… Однако по необъяснимой причине эта огромная энергия все время как бы придерживается автором втуне…»
