Альфред Ван Вогт - Лунный зверь
Он отбросил куст, опустился на колени и погрузил пальцы в песок. Песок свободно струился сквозь них. Он принялся рыть глубже, используя всю силу рук… но не было там ничего, кроме песка.
Дженнер встал и изо всех сил рванул еще один куст. Тот с такой же легкостью вырвался и тоже вместе с куском мрамора. И у него не было корней, а на месте, где он рос, был песок.
Не веря своим глазам, Дженнер бросился к фруктовому дереву и начал трясти его. После секундного сопротивления сломалась мраморная плита, на которой стояло дерево, и медленно приподнялась. Дерево упало с шумом и треском, когда ломались на тысячи частей сухие ветки и листья. Под плитой тоже оказался песок.
Песок был повсюду. Город был выстроен на песке. Марс, планета песка. Конечно, это не совсем точно. Вблизи полярных ледяных шапок была замечена сезонная растительность. Все растения, кроме самых стойких, погибали с наступлением лета. Посадка корабля должна была состояться возле одного из мелких морей, окруженных такой растительностью.
Но когда во время посадки корабль потерял управление и рухнул вниз, то вместе с этой катастрофой был разрушен не только сам космический корабль — погибла и надежда остаться в живых единственного уцелевшего в этой катастрофе члена экспедиции.
Дженнер медленно приходил в себя. Ему в голову пришла одна идея. Он поднял один из кустов, которые он уже успел вырвать, наступил ногой на кусок мрамора, к которому куст был прикреплен, а потом сначала слегка, а затем сильнее потянул.
Куст, наконец, оторвался от мрамора, но не возникало сомнений, что и куст, и кусок мрамора были частями единого целого — куст рос прямо из мрамора.
«Из мрамора?» — спросил себя Дженнер, опустился на колени рядом с одним из отверстий и вгляделся в излом. Это был пористый камень, вероятно, известковый, но вовсе не мрамор. Когда он протянул руку, собираясь отломать кусочек, он изменил цвет. Дженнер в изумлении отшатнулся. Вокруг излома камень стал яркого оранжево-желтого цвета. Он растерянно посмотрел на него, потом осторожно прикоснулся.
И словно бы погрузил пальцы в обжигающую кислоту. Тут же возникла резкая ноющая боль. Вскрикнув, Дженнер отдернул руку.
Он почувствовал слабость от непрекращающейся мучительной боли. Его зашатало, и он, стеная, прижал руки и ноги, покрытые ссадинами и синяками, к телу. Когда боль наконец исчезла, и он мог уже посмотреть на свои раны, то увидел, что на пальцах руки слезла кожа и вздулись кровавые волдыри. Дженнер угрюмо посмотрел на отверстие в камне. Края по-прежнему оставались яркого оранжево-желтого цвета.
Деревня была настороже, готовая защищать себя от новой атаки.
Внезапно почувствовав усталость, Дженнер отполз в тень дерева. Из того, что произошло, можно было сделать только один вывод, и он почти не согласовывался со здравым смыслом: деревня была живой!
Лежа под деревом, Дженнер попытался представить себе огромную массу живой субстанции, которая, вырастая, превращалась в форму зданий, сама приспосабливаясь к нуждам и потребностям другой жизненной формы, начиная играть роль слуги в самом широком значении этого слова.
Если она может обслуживать одну расу, то почему она не может этого делать и с другой? Если она смогла приспособиться к марсианам, то, может, это ей удастся и с людьми?
Конечно, имеются определенные трудности. В его утомленном мозгу мелькнула мысль, что вряд ли здесь могут быть необходимые для людей жизненно важные элементы. Кислород для производства воды можно получить из воздуха… Тысячи различных соединений можно изготовить из песка… И хотя он знал, что, если не найдет решения, его ждет смерть, но, успев лишь совсем немного поразмышлять над всей этой проблемой, он провалился в сон.
Когда он проснулся, было совсем темно.
Дженнер с трудом поднялся на ноги. Мышцы почти не слушались его, и это встревожило его. Он обмакнул губы каплей водя из фляги и побрел, спотыкаясь, к входу в ближайшее здание. Если не считать царапанья его ботинок о «мрамор», вокруг царила напряженная тишина.
Дженнер замер как вкопанный, прислушиваясь и оглядываясь. Ветер стих. Он не мог видеть гор, которые окружали долину, но сами строения все еще смутно различались черными тенями в призрачном мире теней.
Впервые за все время ему подумалось, что, хотя в нем появилась новая надежда, но, возможно, лучше бы было, если бы он умер. Даже если он выживет, то какой будет в этом смысл? Он слишком хорошо помнил, с каким громадным трудом удалось привлечь внимание общественности и финансовых структур к организации этой экспедиции, получить ту огромную сумму денег, которая требовалось для этого. Он помнил, какие колоссальные проблемы пришлось решить при постройке космического корабля, и некоторые из людей, которые занимались решением этих проблем, лежат сейчас захороненными где-то в марсианской пустыне.
Возможно, пройдет еще двадцать лет, прежде чем еще один корабль с Земли попытается достигнуть единственной во всей Солнечной системе планеты, где сохранились следы жизни других существ.
И все эти бесчисленные дни и ночи, складывающиеся в годы, он будет здесь один. Только на этот призрачный шанс и оставалось ему надеяться… если только он доживет до того времени. Пробираясь на ощупь к возвышению в одной из комнат, Дженнер размышлял над еще одной проблемой: каким образом дать этой живой деревне знать, что она должна изменить работу своих автоматов? В какой-то степени она должна была уже понять, что он новый житель. Как же теперь ему заставить ее осознать, что ему нужна еда, имеющая другую химическую природу по сравнению с той, что годилась для ее хозяев в прошлом; что ему нравится музыка, но совсем иная; что он с удовольствием будет принимать душ каждое утро, но водный, а не из ядовитого газа?
Он дремал урывками, скорее как больной человек, а не как спящий. Дважды он просыпался в жару: губы горели, глаза пылали, а тело заливалось потом. Несколько раз он вскакивал, разбуженный звуками собственного голоса, пронзительно кричавшего в гневе и страхе что-то в забытье.
И тогда ему показалось, что он умирает.
Он провел во мраке ночи несколько долгих часов, мечась, поворачиваясь, изворачиваясь, одурманенный волнами жары. Когда наступило утро, он с легким удивлением понял, что все еще жив. С трудом он сошел с возвышения и направился к двери.
Дул резкий холодный ветер, но он с радостью подставил свое разгоряченное лицо ему. Он спросил себя, достаточно ли в его крови бацилл, чтобы он схватил простуду? Но ответить не смог.
Через несколько секунд его начало знобить. Он вернулся внутрь дома, и только сейчас заметил, что, несмотря на отсутствие дверей, ветер вообще не проникает в здание. В комнатах было прохладно, но не сквозило.
