Владимир Савченко - За перевалом. Научно-фантастический роман (С иллюстрациями)
Книга бытия читалась снизу вверх, от черно-серой толщи базальта, которая только-только выступает из волн в левом нижнем краю обрыва: это застывшая миллиарды лет назад кора, монолитный фундамент суши. Над ней более легкий, искрящийся в разломах кристаллами слой гранита. А над ними — ага! — грязно-серый пласт известняка с обильными вкраплениями ракушек и мела. Выше полутораметровый пласт сплошного ракушечника — внушительное свидетельство взрывообразного и мощного развития жизни в теплом первичном оке неостывающей планеты.
Черно-матовой широкой полосой косо перечеркнул обрыв слой угля: память о древних плаунах, о папоротниковых лесах, о выраставших и умиравших в ядовитых болотных туманах первых деревьях. Вот снова вернулось сюда море, залило просевшую сушу — и опять тягучие миллионы лет оседал на слой обуглившихся несгнивших стволов ил, ракушки, скелета моллюсков, рыб, голлотурий. Еще выше слои песка, мела и глины рассказывают о новом обмелении здешнего моря. А над глиной (и Арно мысленно унесшийся за пять парсеков и на 17 лет назад, тихо ахнул) возложен основательный, полуметровый слой почвы!
Пласт тронут серым тлением эррозии, но можно еще различить в нем красноватые структурные комки, трубчатые следы от сгнивших давным-давно корней, даже какие-то беловатые клубки нити, возможно бывшие когда-то живыми. Почва напоминает земной краснозем.
И, оканчивая немую повесть об Одиннадцатой, обрыв венчал нависший козырьком метровый слой серо-желтой глины.
— Так разрушилось наше первоначальное мнение, что жизнь здесь не поднялась выше микроорганизмов, — сказал Дан. — Я увидел, что на планете были и миновали многие стадии сложной органической жизни, подобные тем, какие были и на Земле. Непонятно стало, куда все подевалось потом?
4. МЕРТВЫЙ ПОСЕЛОК
Теперь вспоминала-показывала Ксена.
Из моря на фоне закатных радуг выступает, приближаясь, черный кляксообразный силуэт острова за нешироким проливом. На берегу его, куда летит Ксена, поднимаются невысокие пальцы. Со стометровой высоты островок виден целиком, он похож на трезубец с толстыми зубцами. Ничего более примечательного, чем эти скалы у воды, на нем — и Ксена опускается возле них.
Но это не скалы вовсе: слишком округлы формы, гладка поверхность. С земли они — как огромные огурцы, глубоко воткнутые в песок вкривь и вкось. И такие же зеленые.
Ксена приближается. Нет, и не огурцы — здания. Дома. Но какие уродливые!
Какая-то немыслимая архитектура (если к этому вообще применимо такое понятие): ни строгих линий, ни геометрически четких сопряжении, ни плоскостей, ни углов даже… Волнистая, покрытая наплывами и оспинами поверхность округлых стен; у одних строений стены сходятся на конус, у других заворачиваются куполом, у третьих даже расходятся, образуя утолщение, — груши толстой частью вверх. Строения были разной высоты, самые крупные поднимались на три-четыре роста Ксены. Почти все стояли неперпендикулярно к почве; некоторые накренились так, что непонятно, почему они не рушатся. Эти дома расположились по берегу как попало, без намека на планировку.
И тем не менее это были дома: осмысленность их устройства не скрадывалась внешней уродливостью. У оснований стен были арочные входы (лазы?) — низкие и широкие; все, заметила Ксена, обращены в несолнечную «северную» сторону.
Выше, в участках стен, выделявшихся желтизной и перламутровым блеском, находились окна разных размеров и форм; казалось, нетвердая рука ребенка вырезала в стенах неправильные овалы, оборванные внизу круги, сглаженные многоугольники. При всем том в окнах блестели мутноватые, с радужными переливами, но явно прозрачные пленки.
— На сыром песке вокруг я не заметила никаких следов, — сказала Ксена. — Поселок — если это поселок, — похоже, был давно покинут. Или — мелькнула у меня и такая странная мысль — в нем и не жили?
Она пролезла под аркой внутрь ближнего домика. Распрямилась, осмотрелась.
Здесь было пусто, величественно и угрюмо, как в заброшенном храме. Вдоль стен вился по часовой стрелке вверх спиралью выступ — неровный, как и все вокруг. С конического свода свисала до уровня ее плеч светло-зеленая, похожая на сталактит, колонна. Лившийся через оконца вверху свет рассеивался и как-то преобразовывался ею, мягко освещая все. Пол домика был белый и твердый, как кость, но бугристый.
— Мне очень хотелось найти что-то, по чему можно было бы судить об исчезнувших жителях поселка: утварь, орудия труда… хоть побрякушку. Я обшарила углы, по спиральному выступу поднялась к самому куполу, но не нашла ничего.
По радио Ксена связалась с Даном, сообщила о находке. Через полчаса прилетел и он. Вместе они осмотрели все дома, обшарили укромные места в них — но и в других тоже было пусто. Внимание Дана привлекло то, что все строения были исполнены без сборных стыков, разъемов, швов — будто из одного куска. Как?
Произвольность форм исключала мысль о штамповке.
Наступали сумерки. Тьма густела тягуче медленно. И так же постепенно сперва затлели холодным пепельным светом, а потом и засияли изумрудно колонны-сталактиты в домах, где они как раз делали зарисовки. Выйдя наружу, они увидели, что такой же пепельно-зеленый свет льется из окон остальных домиков.
— Единственно интересное, что мы нашли в двух самых крупных строениях, на полу, под сталактитами, — сказал Дан, — это кучки плотных шариков.
Его шлемный прожектор осветил Ксену, которая рассматривает и рассовывает по карманам комбинезона пригоршни темных шаров размером с орех.
Кадры на днище «лапуты» показывают далее, как Дан (теперь его освещает прожектор Ксены) выламывает из стен и пола образцы для анализов, раскладывает их по карманам. Астронавты надевают биокрылья, взбираются, помогая друг другу, на самый накренившийся домик, стартуют с него. Обратно они возвращаются в полной темноте, ориентируясь по мигающему лучику приводного маяка ракеты. Поднимается встречный ветер. Начинается предсказанный Даном дождь: лучи шлемных фар выхватывают из тьмы блестящие водяные нити.
— В полете случилось одно пустяковое, на первый взгляд, происшествие, — сказал голос Ксены. — Я перегрузила карманы образцами и особенно шариками.
На подлете к нашему острову сильный боковой порыв ветра тряхнул меня — и часть шариков высыпалась.
5. НОЧНАЯ ОХОТА
Всю сорокачасовую ночь лил дождь. Люди видели эту далеко и давно минувшую ночь в сферодатчиках и на днищах «лапут»: сиреневые молнии разваливают небо на черные куски, которые тотчас срастаются; на береговых валунах, над которыми поднимается пар, выхватывает застывшие волны, густо усеянные пузыри. Люди слышали эту ночь: шум прибоя, дождя, ветра — ненастья.
