Андрей Синицын - Eurocon 2008. Спасти чужого
Заплаканная Одри, не отрывающая взгляда от Рене, встала.
И вот на этом месте вскочил и я. Обвинитель оторопел, судьи и зеваки уставились на меня. Во взгляде Одри появилась робкая надежда.
– Многоуважаемый суд! Уважаемый обвинитель! Прошу вас предоставить мне слово!
Похоже, функцию адвоката они считали такой формальностью, что я мог бы просидеть все заседание вплоть до «выдачи праха».
– Слово предоставлено, – заявил один из судей.
– Благодарю высокий суд. – Я вышел на середину зала. Несколько смущало отсутствие штанов, но что поделать. – Для начала я хотел бы прояснить ситуацию. Поправьте меня, если я ошибаюсь. Судебное заседание идет по законам Тира, но с использованием юридической процедуры Двиара и Земли. Вначале я хочу подтвердить, что не отрицаю факта совершения моим подзащитным преступления.
Судья удовлетворенно кивнул.
– Затем я признаю, что на Тире подобное преступление считается непростительным и карается смертной казнью.
Теперь судьи закивали все вместе.
– В заключение своей речи я напоминаю, что пострадавший... точнее, пострадавшая должна сама вынести решение: виновен подсудимый или нет. При этом пострадавшая должна находиться в здравом уме, ясной памяти и вполне представлять себе суть происходящего конфликта.
Удивительно, но даже безбровая физиономия тирока ухитрилась нахмуриться.
– Если адвокат хочет представить дело так, что пострадавшая не может адекватно воспринимать ситуацию...
– Конечно! – воскликнул я.
– Была проведена судебно-медицинская экспертиза. Несмотря на стресс, ее разум в полном порядке.
Кто-то услужливо протянул мне листок, заранее переведенный на английский.
Я пробежал текст глазами...
– Так-так-так... Скью-ую-кью, дублер желаний... он же Одри Хепберн... а при чем тут душевное состояние уважаемой Одри?
– Высказывайтесь яснее, – судья насторожился. – Или вы хотите представить дело так, что пострадавший – Рене?
– Что вы! – возмутился я. – Рене – преступник. Да я бы его сам, своими руками... – В моем голосе прозвучала абсолютная ненаигранная искренность. – Но почему мы считаем, что в данном печальном инциденте пострадала Одри Хепберн, она же Скью-ую-кью? Да, да, да. Я не спорю! Ее страдания велики, она – тоже пострадала. Но по сравнению со страданиями настоящей жертвы, невинной и беззащитной жертвы поступка господина Леграна, ее страдания уходят на второй план!
– Какой жертвы? – завопил судья.
– Всегда, во всех семейных неурядицах больше всего страдают дети, – скорбно сказал я. – Бедные, несчастные малютки, жертвы страстей и пороков взрослых... Кто благодаря коварству мсье Леграна еще до рождения стал объектом нездоровых сенсаций и скандалов? Кто будет вынужден жить без отца – если он будет казнен, кто, являясь ребенком тирока, никогда не будет способен к метаморфозу... даже первого рода? Кто станет изгоем на Тироке... или, если ее депортировать на Землю, несчастной сиротой без рода и племени? Я веду речь о малютке Натали Хепберн! О нерожденной еще крошке, которая, тем не менее, присутствует на суде!
Все взгляды обратились на Одри.
– Да, пока она не в силах понять и оценить происходящее, – признал я. – Но она – главная пострадавшая в этом деле. Одри! Скажите, скажите абсолютно честно, кто в данной ситуации страдает больше – вы или ваша дочь?
– Натали! – выпалила Одри без колебаний.
– Вот! – Я взмахнул рукой. – Вот он, голос правды. Голос матери, которая понимает, что ее горе уходит на второй план по сравнению со страданиями малютки. Уважаемый высокий суд! Уважаемые и высокоморальные граждане! Я уверен, что вы примете правильное решение относительно моего подзащитного. Он должен по мере сил искупить свою вину, будучи примерным мужем и отцом. А как только умственное и нравственное развитие Натали Хепберн позволит ей осознать ситуацию и вынести свой вердикт – Рене Легран обязан предстать перед судом тироков... самым справедливым судом во Вселенной... и понести суровое наказание. Я кончил, господа!
С этими словами я вернулся на скамью защиты. Таня смотрела на меня, приоткрыв рот. Потом прошептала:
– Вася, вы что, всерьез полагаете, дочь признает отца виновным в том, что она вообще родилась?
– А это уже частности, – ответил я. – Главное – чтобы восторжествовала справедливость.
* * *
Провожали меня все, кто был человеком или хотя бы на человека походил: Рене Легран, Одри Хепберн, консул Якоб Фортаун, Таня. Ну и, в каком-то смысле, Натали Хепберн. Или Натали Легран? А, пусть сами разберутся. До окончательного решения по делу Рене Леграна и ему, и его жертвам было запрещено покидать планету. Но их это не особо смущало. Самое худшее, что их ожидало, – жить на Тире до тех пор, пока маленькая Натали не сможет пролепетать, что папа ни в чем не виноват.
Пользуясь оказией, Фортаун вручил мне целый пакет почты на Землю. Он был все так же благодушен, хотя и еще более исцарапан. Но я великодушно решил считать это бритьем с похмелья.
Рене долго тряс мне руку и бормотал: «Вася! Ты теперь мне лучший друг! Ты мне теперь брат!» Я морщился, но отвечал что-то подобающее.
Одри нежно поцеловала меня в щеку. Я был по-настоящему тронут.
А Таня смотрела как-то очень странно. Не выдержав, я спросил, в чем дело.
– Ты сам-то понимаешь, что натворил?
– Я спас клиента. Да можно сказать, что я спас целую семью! Все счастливы, все довольны...
– Нет, Вася. На самом деле ты убийца. Ты нас всех убил.
Я ждал пояснения.
– Законы против закрепления образа не случайны. Разумные, которые благодаря своим особенностям способны легко интегрироваться в любую культуру любой цивилизации, очень уязвимы.
– Чем же? – невинно спросил я.
– Потерей идентичности. Пока нормой и правилом было не закрепляться в одной форме, наша цивилизация могла существовать. А теперь? Если можно стать кем-то другим – ко всеобщей радости и собственному удовольствию, то что удержит нас на Тире? Стать кем-то другим, заранее любимым и знаменитым, большое искушение! Теперь это разрешено, прецедент создан, и многие станут кем-то иным, не тироками. Ты не мог этого не понимать, Вася!
– Мной руководили интересы клиента, – твердо сказал я.
Таня подозрительно смотрела на меня, но я не отводил взгляда.
– Хотелось бы верить, – вздохнула она наконец.
Ну а что я мог ей ответить?
Что Одри Хепберн умоляюще на меня посмотрела – и я не мог не оправдать ее надежды?
Пусть даже против интересов целой планеты.
