Георгий Гуревич - НФ: Альманах научной фантастики. Вып. 19
— Вот дурачок, — услышал он слегка приглушенный ласковый голос, знакомый ему до сих пор только по конкретному «передайте, пожалуйста, билет». — Вот дурачок! Опять он на меня глазеет. До чего у него лицо приятное! И почему такие славные парни обычно бывают увальнями и растяпами? Какой-нибудь Слава Глазычев давно бы…
— Простите, пожалуйста, — услышал Сергей еще один голос и радостно понял, что это его собственный голос. — Простите, пожалуйста. Мы с вами полгода ездим в одном троллейбусе, и я подумал, что пора бы нам и познакомиться.
— Полгода? В одном троллейбусе? Вот не замечала, — голос девушки был далеко не ласков. Но его приглушенный двойник звучал иначе и говорил другое:
— Молодец! Решился! Вот хорошо!
— Да, именно полгода. Можно ли считать этот срок достаточным?
— Знаете, я как-то не привыкла знакомиться в троллейбусах. (А он настойчив. Умница.)
— Но ведь это совсем особый случай.
— Боюсь, что в вашей биографии совсем не такой уж особый. Вы, наверное, часто пристаете к девушкам? (Господи, какую чушь я говорю. Уж не ревную ли? Ну, не слушай меня, ты мне нравишься. Положи руку мне на плечо, скажи, что сегодня мы не можем сойти на разных остановках.)
— Сегодня мы не можем сойти на разных остановках.
— Вы, транспортный ловелас, сейчас же снимите руку с моего плеча, если не хотите дождаться пощечины. (Что он себе позволяет! Но его рука была так приятно тяжела и тепла. Себе-то зачем лгать?)
— Неужели вам было противно мое прикосновение?
— Конечно, нет, — сказал ласковый голос. Строгий ничего не сказал. Девушка решительно пробиралась вперед, к выходу и выскочила в как раз открывшуюся на очередной остановке дверь.
(Ну вот, теперь он на меня обидится… Нет! Ура! Сошел за мной. Сейчас будет просить прощения. А зачем? Сказал бы просто: знаю, я вам нравлюсь…)
— Девушка, я не буду просить прощения. Знаю, что и я вам нравлюсь.
— Я позову милиционера. — Ласковый голос куда-то исчез. А этот был не просто строг. Он угрожал. А главное, девушка убегала.
Сергей растерянно остановился. Она замедлила шаг, только отойдя метров на двадцать. И тогда снова зазвучал нежный голосок:
— Дура я, дура. Зачем я с ним так? Воспитание, которое хорошим называется. Но, может быть, он меня еще догонит? Я была бы совсем другой…
— Нет, — сказал Сергей, вытирая со лба пот и поворачивая пуговку на кепке. — Нет, не была бы!
— Разочаровались? — теперь человек за столом был совсем не официален. Мы тоже когда-то разочаровались. Считалось, главное — то, что человек думает. Нет, молодой человек. То, что ом делает — куда важнее. Не расстраивайтесь. Лучше порадуйтесь, что мы не все делаем, что думаем. Вот сейчас, например, вы бы рады меня отколотить. Но ведь не сделаете этого, правда! И не ищите не мне прибора. Угадать, что человек думает, легко. Что он сделает — вот вопрос.
— Вот вопрос! — повторил Сергей.
Владимир Фирсов
ПЕРВЫЙ ШАГ К БЕРЛИНУ
В 17.23 зарегистрирован разрыв силового поля на хронотрассе А-7. Примерные отрицательные координаты разрыва 502–510 годы Эры Коммунизма. Аварийная группа выслана в 17.48 по восьмому каналу.
Запись в вахтенном журналеВ течение 23 ноября наши войска вели бои с противником на всех фронтах. Особенно ожесточенные бои проходили на Клинском, Волоколамском, Тульском и Ростовском участках фронта.
Вечерняя сводка Совинформбюро от 23 ноября 1941 г.1
Когда на пульте вспыхнул красный сигнал, Росин почти не встревожился. Разрывы силового поля иногда случались, но автоматика быстро подключала какой-нибудь из дублирующих каналов. Но на этот раз авария, очевидно, была серьезной — уже целых пять минут хронолет висел в зоне перехода, а аварийная лампочка продолжала гореть. Надо было садиться, чтобы не тратить зря энергию на бесполезное висение. Росин сказал «посадка» и сразу почувствовал, что сиденье ушло куда-то вниз.
Владимир бросил взгляд на циферблат. Он знал, что при разрыве поля счетчик врет безбожно, но большой точности ему не требовалось. Знать бы, в каком веке случилась вынужденная посадка.
На табло отрицательного времени ярко светилось число 506. «Середина двадцатого века», — подумал он с облегчением. Сделать посадку где-нибудь во временах Ивана Грозного было бы, пожалуй, хуже.
Хронолет мягко проваливался в сумерки. Низкое закатное солнце обдало пламенем верхнюю кромку облаков и улетело вверх, скрываясь в белой вате. Под аппаратом лежал черный заснеженный лес. Владимир выбрал небольшую полянку, подвел к ней хронолет и посадил его на снег.
Теперь оставалось ждать. Скоро дежурные восстановят или продублируют энергоканал. Самое позднее через час-другой можно будет взлететь в зону перехода.
Поляна выглядела достаточно уединенной, и Росин решил, что может не опасаться любопытства местных жителей. Инструкция предписывала избегать всяческих контактов с обитателями прошлых веков, потому что, по мнению теоретиков, любой контакт был прямым вмешательством в прошлое, способным изменить дальнейший ход истории. Никто не знал, сколь далеко распространяются хроноклазмы, вызванные визитами путешественников во времени, поэтому принимались максимальные предосторожности. Росин не был максималистом. Он считал, что любой человек, любое общество постоянно вмешивается в свое будущее, изменяя его. «В будущее, а не в прошлое, — возражали максималисты. — Прошлое менять нельзя». — «Но мы не будем менять прошлое — в любом уже прошедшем времени наше вмешательство изменит будущее, предстоящее людям этого времени. Этого мира…» Однако окончательного ответа не знал никто. Поэтому все принимавшие участие в хронорейсах получали строгий приказ избегать любого вмешательства в дела предков.
На этой глухой поляне непредусмотренный контакт как будто бы не предвиделся. Владимир еще не встречался с обитателями прошлых веков и плохо представлял возможную беседу с ними — даже если сейчас действительно середина XX века. Он оглядел кабину, себя и скептически усмехнулся. Хороший у нас получится разговор!..
Обзорный экран не показывал никакого движения. Владимир открыл люк и спрыгнул на снег. Лицо словно ошпарило — мороз был градусов двадцать. Он потянул воротник своего синего, в обтяжку терилаксового комбинезона — с легким хлопком капюшончик развернулся и удобно лег на голову, из него тотчас поползли струйки теплого воздуха, обволакивая лицо. Росин обошел вокруг аппарата, оглядел шасси, сложенные панели энергоприемника, антенну хронолокатора, радиатор кварк-реактора, потом решил размять ноги и начал бегать по твердому, как бетон, кругу, выдавленному среди пушистого снега силовым полем антигравитатора.
