Грег Иган - Лестница Шильда, роман
Тарек переменил позу, крепко вцепившись в кафедру, но продолжал тем же голосом:
— Вы несомненно и бесспорно правы: если за Барьером существует разумная жизнь, мы обязаны истребить ее по малейшему подозрению, что она может поступить с нами аналогично. И, руководствуясь этим выводом, мы можем и ко всему остальному подходить с тех же позиций: а именно, что у жизни нет иных целей, кроме стремления поддерживать и воспроизводить себя самое, и систематическое истребление всего, кроме нас, а хотя бы и тех из нас, кто не удовлетворяет критериям безопасности, есть кратчайший путь к этой цели.
Он несколько секунд простоял молча. В комнате опять воцарилась тишина. У Чикайи перехватило сердце от ужаса и стыда. Он никогда не думал, что Тарек способен занять такую позицию, хотя, обозревая ситуацию ретроспективно, он начал понимать, что высказанная Защитником точка зрения присуща тому изначально, и никакого предательства прежних идеалов Тарек не совершал. Наверное, Тарек затем и покинул семью, оставил родной дом и друзей, чтобы сражаться за их будущую безопасность, и самим актом прибытия сюда он преобразовал себя из представителя определенной культуры в защитника более универсальных представлений о должном. Может, он и фанатик, но если так, то движет им идеализм, а никак не лицемерие. Если за Барьером обитают разумные существа, сколь угодно чуждые ему, он все равно меряет их той же меркой, с какой подходит ко всем остальным.
Тарек сошел с трибуны. После него встал Сантуш, еще один новоприбывший, и произнес пылкую речь в поддержку Мурасаки, используя примерно так же леденящие кровь выражения. Когда он закончил, полдюжины человек подхватились с мест и принялись наперебой перекрикивать друг друга.
Тарек с некоторым трудом восстановил тишину.
— Есть ли еще вопросы к Расме и Чикайе, или же нам целесообразно перейти к внутрифракционным прениям?
Вопросов не оказалось. Тарек обернулся к ним.
― Я должен попросить вас покинуть собрание.
Чикайя бесстрастно ответил:
― Удачи.
Тарек неохотно улыбнулся в ответ, точно пытаясь показать, что они оба в конечном счете могут преследовать аналогичные цели, отстаивая их по-разному.
Потом сказал:
― Не знаю, как долго это будет продолжаться, но мы не выйдем отсюда, пока не примем решение.
* * *
Выйдя в коридор, Расма повернулась к Чикайе.
― Откуда они? Мурасаки и Сантуш?
― Понятия не имею. В их сигнатурах это не указано.
Он проконсультировался с кораблем.
― Они оба прибыли с Пфаффа,[104] но истинное происхождение предпочли не разглашать.
― Откуда бы они ни оказались, напомни мне в случае чего, чтоб и ноги моей там не было.
Ее затрясло. Она безвольно обхватила себя руками.
― Стоит ли нам дожидаться их вердикта? Он может последовать и довольно нескоро. Им все равно придется огласить его публично.
― Ты о чем? Не думаю, что нам стоит возвращаться в Синюю Комнату.
― Как насчет моей каюты?
Чикайя расхохотался.
― Ты себе даже не представляешь, как это сейчас заманчиво звучит.
― Именно так оно и должно прозвучать.
Расма взяла его за руку, и он понял, что она не шутила.
― Эти тела быстро обучаются. Особенно если сохранилась память о прежнем увлечении.
― Я думал, с этим все кончено, — сказал Чикайя.
― Это персистентность как она есть.
Она повернулась к нему лицом.
― К кому бы ты ни был до сих пор привязан, обещаю, что воспоминания о нашем заочном соревновании вылетят у тебя из головы и больше никогда не вернутся. — Она усмехнулась собственному преувеличению. ― Ну или, по крайней мере, я все для этого сделаю, если ты посодействуешь.
Чикайя лишился дара речи.
Ему все в ней нравилось, но какая-то очень глубокая часть его личности все еще вела себя так, точно держаться от нее подальше было делом чести.
Он попытался подобрать нужные слова.
― Я в семь раз тебя старше. У меня тридцать один ребенок. Шесть поколений моих потомков старше тебя.
― Угу, я это уже это слышала. Ты стар, ты очень стар, ты супер-стар и на грани маразма. Но мне кажется, что в моих силах оттянуть тебя от края пропасти.
Она прильнула к нему. Запах ее тела понемногу обретал особенную значимость.
― Если у тебя есть шрамы, я их все обцелую и сведу.
— Я хочу, чтобы они оставались неприкосновенны.
— Ладно, как хочешь. На самом-то деле я, конечно, бессильна их стереть.
― Ты замечательная. Но ты слишком мало обо мне знаешь.
Расма издала недовольный стон.
― Да прекрати ты поучать всех с высоты четырехтысячелетнего жизненного опыта. Твой возраст не является естественной единицей измерения времени, с коей долженствует сопоставлять все остальное.
Она придвинулась еще ближе и поцеловала его в губы.
Чикайя не пытался отстраниться.
Она спросила:
― Ну и как тебе?
Чикайя придал лицу выражение, в некоторой степени отвечавшее довольной ухмылке квайнианского сомелье.
― Ты лучше Янна. Думаю, что ты в этом уже практиковалась.
― Хотелось бы, но… Думаю, ты оставался девственником доброе тысячелетие?
― Нет. Просто я себя так чувствую.
Расма отступила на шаг, но потом протянула руки и взяла его ладони в свои.
― Пойдем. Дождемся итогов голосования у меня. Мы не сможем проделать ничего, против чего ты бы возражал. Извращения невозможны биологически.
― Этим тебе в детстве все уши прожужжали, да? Жизнь всегда сложнее.
― Только если ты ее усложняешь.
Она потянула его за руки.
— У меня, знаешь ли, есть своя гордость. Я не собираюсь тебя до посинения упрашивать. Я даже не намерена тебе угрожать и заявлять, будто это твой последний шанс. Но я не верю, что мы чужие друг другу. Не верю, что ты в эту чушь искренне веришь.
― Не верю, — признался он.
― И разве не ты только что возгласил длинную программную речь об опасности принятия решений в обстановке информационного голода?
— Я.
Она торжествующе улыбнулась. И он не стал с ней спорить. Логика отступила в сторону. Стоило наконец повести себя так, как хочется. Но если один инстинкт говорил ему, что ее надо отвергнуть, ибо много раз он принимал именно такое решение и уже отвык считать противоположную линию поведения чем-то иным, кроме предательства, то другой нашептывал, что, если он не изменит себя, то жить дальше еще хоть век не имеет смысла.
Чикайя сказал:
― Ты права. Положим конец нашей отчужденности.
Они пошли в каюту Расмы и легли на ее постель. Все еще одетые. Они болтали обо всем подряд и изредка целовались. Чикайя знал, что Посредник сообщит ему результаты голосования немедленно. Но ожидание изматывало его. Он сделал все, что было в его силах, чтобы продемонстрировать Защитникам истинное положение дел на Той Стороне, и не мог отдыхать, не узнав, пропали эти усилия зря или же нет.
