Рэй Брэдбери - Сборник 7 ДАЛЕКО ЗА ПОЛНОЧЬ
Один из троих, оставшихся возле покрытого простыней тела, был Карлсон, который занимался всем этим уже тридцать лет, второй – Морено, который занимался этим лет десять, а третий – Латтинг, который был новичком в этой работе и приступил к ней лишь несколько недель назад. Один из троих, Латтинг, стоял сейчас над обрывом, глядя на опустевшую ветвь дерева, держа в руках веревку, не в силах оторвать взгляд. Карлсон подошел к нему сзади. Услышав его шаги, Латтинг сказал:
– Какое место, какое ужасное место для смерти.
– Любое место покажется ужасным, если ты решил там сгнить, – отозвался Карлсон. – Пойдем, парень.
Латтинг не шевельнулся. Он протянул руку и прикоснулся к дереву. Карлсон что-то проворчал и покачал головой.
– Пойдем. Постарайся все это запомнить.
– А разве можно это забыть? – Латтинг резко обернулся и посмотрел в безучастное серое лицо старшего товарища. – Ты имеешь что-нибудь против?
– Ничего против. Когда-то я тоже был таким. Но со временем понимаешь, что лучше не вспоминать. Лучше ешь. Крепче спишь. Со временем научишься забывать.
– Я не хочу забывать, – возразил Латтинг. Господи боже, здесь всего каких-то несколько часов назад умер человек. Она заслуживает…
– Заслуживала, парень, – в прошедшем времени, а не в настоящем. Она заслуживала лучшей доли, но ей не досталось. А теперь она заслуживает достойных похорон. Это все, что мы можем для нее сделать. Поздно уже, да и холодно. Не мог бы ты рассказать нам все это в машине?
– Здесь могла бы быть твоя дочь.
– Этим меня не проймешь, парень. Она не моя дочь, вот что главное. И не твоя, хотя ты так говоришь, что можно подумать, будто твоя. Это девятнадцатилетняя девушка – ни имени, ни кошелька, ничего. Мне жаль, что она умерла. Пожалуйста, если это поможет.
– Поможет, если ты скажешь это как надо.
– Извини, а теперь берись за носилки.
Латтинг поднял свой конец носилок, но не тронулся с места, а все смотрел на лицо, накрытое простыней.
– Как ужасно быть такой молодой и решиться вот так просто покончить с собой.
– Иногда, – сказал Карлсон на другом конце носилок, – мне тоже становится невмоготу.
– Конечно, но ты ведь… – Латтинг запнулся.
– Давай скажи это: я ведь старый, да? Если человеку пятьдесят, шестьдесят, все в порядке – кому какое дело, плевать; а вот если девятнадцать, все поднимают крик. Ладно, парень, можешь не приходить на мои похороны, и цветов не надо.
– Я совсем не хотел сказать… – начал Латтинг.
– Никто не хочет, но все говорят; к счастью, у меня слоновья шкура, ее не пробьешь. Шагай.
Они подошли с носилками к «скорой», и Морено распахнул дверцы пошире.
– Боже, – сказал Латтинг, – какая она легкая. Совсем невесомая.
– Вот она, неприглядная сторона жизни, смотрите, салаги, смотрите, ребятишки. – Карлсон залез в глубь фургона, и они задвинули носилки внутрь. От меня разит виски. Вы, молодые, думаете, что можете пить, как футболисты, и сохранить прежний вес. Черт, если так, она не весит и девяноста фунтов.
Латтинг положил веревку на пол.
– Интересно, где она ее раздобыла?
– Это ж не яд, – сказал Морено, – Кто угодно может купить веревку без всяких поводов. Похоже, это талевая веревка. Возможно, она была на пляжной вечеринке, разозлилась на своего парня, взяла это у него из машины, а потом выбрала местечко и…
Они бросили последний взгляд на дерево над обрывом, на опустевшую ветку, послушали шорох ветра в листве, затем Карлсон вышел, обогнул машину и сел на переднее сиденье рядом с Морено, а Латтинг залез назад и захлопнул дверцы.
Машина поехала вниз по сумеречному склону к берегу, где океан, будто карту за картой, выкладывал на темный песок грохочущие белые волны. Некоторое время они ехали молча, наблюдая, как впереди, словно призраки, пляшут отсветы их фар. Наконец Латтинг сказал:
– Лично я ищу себе другую работу.
Морено засмеялся.
– Да, парень, недолго же ты продержался. Готов был об заклад побиться, что ты не выдержишь. Но знаешь, что я тебе скажу: ты вернешься. Другой такой работы нет. Все остальные работы скучные. Конечно, порой от нее тошнит. Со мной тоже бывает. Я думаю: все, завязываю. И едва не ухожу. Но потом втягиваюсь. И вот я снова здесь.
– Значит, ты можешь здесь оставаться, – сказал Латтинг. – Но я сыт по горло. Мое любопытство удовлетворено. За последние несколько недель я многое повидал, но это последняя капля. Меня тошнит от собственной тошноты. Или еще хуже: меня тошнит от того, что вам на все плевать.
– Кому плевать?
– Вам обоим!
Морено презрительно фыркнул.
– Прикури-ка нам парочку, Карли.
Карлсон зажег две сигареты и передал одну Морено, который затянулся, моргая от дыма, ведя машину под оглушительный грохот моря.
– Если мы не кричим, не орем и не машем кулаками…
– Я не собираюсь махать кулаками, – перебил его Латтинг, сидя сзади и склонившись над спеленатым телом. – Я просто хочу поговорить по-человечески, хочу, чтобы вы посмотрели на все это иначе, а не как в мясной лавке. Если когда-нибудь я стану таким, как вы оба, равнодушным, ни о чем не беспокоящимся, толстокожим и черствым…
– Мы не черствые, – спокойно и вдумчиво возразил Карлсон, – мы привыкли.
– Привыкли, черт побери, а скоро, может, совсем омертвеете?
– Парень, не рассказывай нам, какими мы будем, если ты даже не знаешь, какие мы есть. Хреновый тот доктор, который прыгает в могилу вместе с каждым своим пациентом. Все доктора прошли через это, и никто из них не отказывает себе в возможности жить и наслаждаться жизнью. Вылезай из могилы, парень, оттуда ничего не увидишь.
В кузове воцарилось долгое молчание, и наконец Латтинг заговорил, обращаясь в основном к самому себе:
– Интересно, как долго она стояла там одна над обрывом – час, два? Забавно, наверное, было смотреть на костры внизу, зная, что скоро все это перестанет для тебя существовать. Я думаю, она была на танцах или на пляжной вечеринке и поссорилась со своим парнем. Завтра ее бой-френд придет в участок на опознание. Не хотелось бы мне быть на его месте. Что он почувствует…
– Ничего он не почувствует. Он даже не появится, – спокойно сказал Карлсон, расплющивая окурок в пепельнице. – Вероятно, это он нашел ее и позвонил, а потом убежал. Ставлю два против одного, что он не стоит ноготка на ее мизинце. Какой-нибудь грязный, прыщавый олух с вонью изо рта. Господи, ну почему эти девчонки никак не могут подождать до утра?
– Точно, – протянул Морено. – Утром все предстает в лучшем свете.
– Попробуй скажи это влюбленной девушке, – сказал Латтинг.
– Парень – дело другое, – продолжал Карлсон, закуривая следующую сигарету, – он просто напьется, а потом скажет: пропади оно все пропадом, ну не убивать же себя из-за женщины.
