Кристофер Сташеф - Чародей в ярости
— Нет, я не удерживаю! — нахмурясь погрозил Роду пальцем Саймон. — Если поднимется гнев, не пытайся похоронить его, ни притворяйся, будто его нет. Дай ему быть в твоем сознании и не стремись задушить его, но сдерживай его.
— А как тебе это удается? — нахмурился Род.
— Благодаря отстранению от разгневавшего лица, — ответил Саймон. — Знаю, сделать это нелегко — ибо когда жители деревни потеплели ко мне, а священник стал моим другом, я прекратил свое отшельничество и стал жить среди них. Построил себе постоялый двор с их помощью. И со временем нашел себе жену. — Он поднял голову, снова глядя в далекое прошлое. — Она подарила мне прекрасных детей, и мы вместе трудились, воспитывая их.
— Совершенно верно — у тебя ведь есть дочь.
— Две — и сын, который по милости неба ушел в солдаты при последней войне, и остался на юге служить у лорда Борджиа. Черт меня подери, как я люблю его! И все же, пока он рос, то доставлял мне уйму огорчений!
— Не стану утверждать, будто все это мне отлично известно, — проворчал Род, — но я набираюсь знаний. Как ты справлялся с этим?
— Постоянно помня и никогда не высказывая мысль, что гнев его направлен не на меня, а на то, что я означаю.
— Власть, — догадался Род. — Пределы его действиям.
— Да — и дерево, от коего ему нужно отделиться, пустить побег, а не то ему не быть самостоятельным существом. И все же было тут и нечто большее — то, что сердился он не на меня, а на сказанное или сделанное мной.
— Это не имеет большого смысла, — нахмурился Род. — Ты пытаешься сказать нечто иное, как то, что это был гнев, а не ненависть.
Саймон уставился в пространство.
— Возможно смысл именно в этом. И все же гнев ли то иль ненависть, гнев на тебя иль на сделанное тобой, всегда знай, если случится самое худшее, тебе надо только вспомнить, что это событие лишь часть твоей жизни, а не вся она — часть, с коей тебе приходится иметь дело, но которую, когда дело сделано, можно выставить за ворота твоей жизни.
— А что, если ты не можешь? — взорвался Род. — Что, если ты к ним привязан? Что, если тебе приходиться постоянно иметь с ними дело, каждый день? Что, если ты любишь их?
Саймон выпрямился, сидя, серьезный и внимательный.
— Да, — кивнул он. — Куда легче сдержать свою вспыльчивость с теми, кого ты видишь нечасто, ибо ты можешь уйти домой, закрыть за собой дверь и забыть о них.
Лицо его расплылось в мягкой улыбке.
— Помни всегда, что те, кого ты любишь, тоже люди, и заслуживают такого же уважения и заботы, как и те, с коими ты имеешь дело всего час-другой. Если у тебя неважно складываются отношения с родными, притворись, что они друзья.
Эта мысль вызвала у Рода ледяной холодок.
— Но это же не так! Они неотделимые части моей жизни — части меня самого!
— Нет! — глаза Саймона вспыхнули, и лицо его стало ликом строгого патриарха. — Никогда ты не должен считать их таковыми! Ибо никто другой не может быть частью тебя; они самостоятельны и отделимы от тебя!
Род просто глядел во все глаза, пораженный силой чувства Саймона.
Саймон медленно покачал головой.
— Никогда не думай, что если ты любишь женщину или она тебя, то она больше не сама по себе, отдельная, самостоятельная.
— Но... но... но ведь в том и состоит цель брака! — заикаясь, выговорил Род. — В том, чтобы двое стали одним!
— Сие грязная ложь! — отрезал Саймон. — Лишь предлог одному поработить другого, а потом заставить ее прекратить быть! Твоя жена тоже отдельная личность, содержащаяся в собственной коже, и она является единым целым существом, отдельным, независимым — той, кто любит тебя, и все же существует отдельно.
Он вдруг улыбнулся, и к нему вернулись теплота.
— Ибо понимаешь, не будь она отдельным человеком, тебя некому было бы любить.
— Но... но слово брак! Разве оно не означает именно это — двух людей, сплавленных друг с другом в единое целое?
Саймон нетерпеливо покачал головой.
— Возможно это слово имеет такое значение. И все же не обманывайся: двое не могут быть одним. Такое невозможно. Признаю, звучит красиво, но достаточно ли красоты, чтобы сделать это верным?
Род уставился на Саймона, пораженный словами старшего.
— А как насчет тебя? — потребовал ответа Саймон. — Правильно было бы кому-либо пытаться сделать тебя, кем-то другим, чем ты есть?
— Нет! Я это я, черт возьми! Если кто-то попробовал сделать меня кем-то другим, он бы ликвидировал меня!
— Значит и для тебя неправильно пытаться заставить другого стать частью тебя! — ткнул в него указательным пальцем Саймон.
Род нахмурился, обдумывая это.
— Если двое человек женятся, — тихо проговорил Саймон, — то они должны получать удовольствие от общества друг друга, а не стараться стать друг другом. — Он снова мягко улыбнулся. — Ибо как можно стать частью кого-то иного, кроме как стерев либо возлюбленного, либо себя?
Род поднял голову, а затем медленно кивнул.
— Твой довод ясен. И относится он, как к моей семье, так и к лорду Керну, не так ли? Он постоянно пытается стать лордом Гэллоугласом — и если б тот сдался, то Род Гэллоуглас перестал бы существовать.
— Ах, вот как? — вспыхнул глазами Саймон. — Значит тебе не по нраву мысль о том, что вы с Лордом Керном сливаетесь друг с другом, сплавляясь, вырастая в нечто более крупное и великое?
— Я б убил того, кто попробовал бы стереть меня с лица земли таким способом! — в гневе вскочил на ноги Род. — Это не сделает меня больше и лучше — это украдет у меня душу!
Саймон лишь улыбнулся гневу Рода, позволяя его силе пройти мимо него, не задевая.
— И все же если сия мысль столь отталкивает тебя, когда речь идет о лорде Керне, который, как ты мне сказал, является твоим другим «Я» — то как же она может быть верной, если та «другая половина» твоя жена?
Род ошеломленно уставился на него, гнев его испарился.
— Дело в жене или детях — или страхе перестать быть?
Род снова опустился и сел, скрестив ноги, настойчиво качнувшись вперед.
— Тогда почему же я прихожу в гнев, когда они соглашаются со мной?
— Потому что когда они противоречат тебе, есть опасность, что переварят тебя самого; но когда они соглашаются с тобой, то именно они могут влиться в тебя.
Род обмозговывал сказанное.
— Так значит дело в угрозе. Я прихожу в гнев, когда возникает угроза.
— Поистине, — согласился удивленный Саймон. — Какое ж еще назначение у гнева?
— Самосохранение, — медленно произнес Род. — Это порыв сражаться с целью избавиться от угрозы. — Рот его дернулся в неожиданной улыбке, а плечи затряслись от беззвучного смеха. — Боже мой! Это мне-то угрожает мой трехлетний сын?
