Николай Советов - В изгибе развития
«Он шизофреник, — подумала я. — Страшный и вредный для людей сумасшедший. Морально извращённый вывихнутый ум».
И, стараясь говорить спокойно, не пытаясь вызвать его на спор, но лишь напомнить, что всё это было, было, я сказала:
— Ша Вайн, те пирамиды, которые вы проектируете, уже были построены в истории человечества десятки, если не сотни раз. И все они разваливались, не показав той устойчивости, которую вы сулите. Так зачем же повторять ошибки человеческого общества?
— Ха! — выкрикнул в ответ Ша Вайн. — Но прежде чем они развалились, поколения властителей сплясали свои танцы на спинах других! Они сами, их дети, их внуки и правнуки! Да, с позиции истории человечества пирамиды разваливались быстро. Но меня не интересует человечество! Меня интересуют я сам и мои наследники. И для них, именно для себя и для них я построю идеальное царство, устойчивую пирамиду. Но опыт истории человечества я, конечно, постараюсь учесть. Именно по этой причине мою пирамиду не будет разъедать ржавчина знаний и прогресса. Линия грамотности будет уничтожена вот в этом, в вашем поколении!
При этих словах Ша Вайн с экрана несколько раз ткнул пальцем в направлении меня, как бы подчеркивая мою принадлежность к тем, кто будет неграмотен. И, повысив тон, продолжил:
— Грамотными будут только я и мои дети. И дети моих детей! Только от Вайнов будет идти сияние знаний! Только от Вайнов! — опять зашёлся в крике Ша Вайн. — И не вздумайте мне помешать! Вы нужны мне как врач, но, если будете лезть не в свои дела — уничтожу!
Крик Ша Вайна перешёл в истерический вопль. Мне казалось, что вот-вот он упадёт в припадке безумия, и, если бы это было не изображение на экране, я бы рефлекторно, подчиняясь чисто профессиональному чувству, поспешила бы ему на помощь. Но, к счастью, я была избавлена от необходимости делать это. Экран вдруг погас, и мне стало ясно, что Ша Вайн тоже понял, что он дошёл до грани, и потому счёл за благо отключиться.
Сцена эта долго стояла перед моими глазами. Большой Мозг, который теперь регулярно принимал участие в наших беседах, воспроизвёл этот диалог для Лой Ки и Мен Ри, поскольку изображение шло по видеофону и, таким образом, было автоматически зафиксировано в его памяти. Именно после этого мы пришли к выводу о необходимости перейти к каким-то решительным действиям.
Вероятно, я первая выдвинула идею покушения на Ша Вайна. Отравить ядом его пищу, напустить ядовитого газа в его каюту, наконец, взорвать весь отсек, где он находится. Теперь я считала все средства допустимыми и возможными для того, чтобы освободиться от этой мрази. И понимала, что, поскольку я — единственный здоровый человек среди нас троих, на меня и должны были бы лечь все трудности осуществления этой задачи. И несмотря на то, что я женщина, несмотря на то, что я врач, я чувствовала, что, не дрогнув, убила бы Ша Вайна любым способом, который обещал бы удачу.
Трудность не только самого покушения, но даже обсуждения плана его обнаружилась неожиданно: выяснилось, что мы абсолютно не можем рассчитывать на поддержку БМ. Он сообщил нам, что отныне сделает всё возможное, чтобы предупредить любую попытку покушения на жизнь. И не может сделать исключения ни для кого, в том числе и для Ша Вайна. Он, БМ, предупредит любую попытку посягательства как на жизнь Ша Вайна, так и на жизнь каждого из нас. И потому не допустит никакого заговора.
Мы выразили протест и недоумение. Все трое задали по существу, один вопрос — уж не одобряет ли он, БМ действий Ша Вайна против всех остальных членов экипажа корабля? БМ ответил, что не одобряет. Но в его подпрограммах чётко заложена охранительная по отношению к человеку, любому человеку, как подчеркнул БМ, функция, и изменить эту охранительную подпрограмму он не в силах. И моих заявлений о том, что Ша Вайн: — это не человек, он принять не может. В то же время БМ готов принять участие в разработке любых планов, которые вели бы к сохранению невредимыми всех живущих. И потому, подумав, мы всякую идею покушения на Ша Вайна вынуждены были отбросить, ибо не имели ни сил, ни средств её осуществить.
Тебе Ник Лов, должно быть также понятно, что надежды на помощь извне мы не питали. Как бы мы ни концентрировали энергию, даже если бы могли это сделать, посылать сигнал о помощи было некуда. До Земли — бесконечно далеко. Вероятность же попасть лучом в зону действия антенн редких галактических наблюдательных станций-буев столь ничтожно мала, что принимать её во внимание, по разъяснению БМ, не стоит. И тем не менее это первое, что попытался сделать Лой Ки более двух месяцев назад, из-за чего и был наказан Ша Вайном.
— Можно ли что-либо сделать для тех, кто ещё не разбужен? — спросил Мен Ри. — Нельзя ля как-нибудь нарушить замысел Ша Вайна о воздействия на спящих?
— К сожалению, нет, — ответил БМ. — Перевод кабин на полную автономию предусмотрен конструкторами корабля на случай аварии всех прочих систем. Именно этот режим их питания и удалось использовать Ша Вайну, в то время когда вы, Вер Ли, были поглощены тремя ранеными и не знали его дальнейших замыслов. В настоящее время, — продолжал БМ, — любое вмешательство в схему управления кабин уже исключено.
Далее БМ задал очень важный для тебя, Ник Лов, вопрос. Да и для меня тоже. Он спросил, какие у кого предложения о дальнейшем режиме для тебя?»
Ник Лов не мог без волнения читать эта строки. Ну почему, почему же они не разбудили его? Он бы что-нибудь придумал. Хоть у него не было основания полагать, что он умнее и находчивее опытного космонавта Лой Ки, и он вовсе не хотел кидать упрёки несчастному Мен Ри, всё же внутренне был уверен, что Вер Ли придала бы ему силы, он нашёл бы способ расправиться с Ша Вайном и сохранил бы себя в одном времени с любимой. «Но разбужен не был. В чём дело?».
«Дорогой Ник Лов, — продолжала Вер Ли. — Я немедленно высказалась за твоё пробуждение. Меня поддержал Мен Ри. Лишь Лой Ки заколебался, объясняя это опасениями за твою жизнь. Однако БМ, сказав, что он ещё не до конца проанализировал все факторы, посоветовал повременить с решением, пообещав лишь, что результаты своего анализа он не задержит.
Я с трудом согласилась на это. Уже тогда что-то говорило мне, что я никогда более тебя не увижу. Ты только, пожалуйста, не думай, Ник Лов, что я или кто-либо из нас взял на себя смелость отнести твоё пробуждение на двести двадцать пять лет. Сейчас ты знаешь эту цифру и далее поймёшь, почему она именно такова. Не представляю, как ты к этому отнесёшься, но, когда я узнала её, я буквально задохнулась. Но сделать уже ничего нельзя. Мне даже сейчас трудно писать обо всём этом. Но я обязана рассказать тебе всё и в следующем письме сделаю это.