Исай Давыдов - Я вернусь через тысячу лет
– Но ведь даже после этого, Зигмунд, ничего не изменилось! Вот что удивительно. У Ра уже дети растут, а мы все так же пассивны. Марат – первое исключение.
– Ты не совсем прав, Сандро. Изучали язык, потом летали над стоянкой, обращались по радио. Что-то делали, ждали результатов. А Марат... Конечно, он герой. Но ведь и ему нужно было подготовить почву. Хотя бы тот же язык. Ведь Марат получил это готовеньким. И его путь возник после того, как были испробованы другие пути. А если бы Марат начинал – он бы тоже наверняка начал с радио. Легко быть умным, когда знаешь ошибки предшественников... Конечно, это риск, страшный, смертельный... Но ведь и у Марата чуть было не появился предшественник. Хотя и не такой отчаянный. Еще почти три года назад. Ты Теодора Вебера знаешь?
– Знаю. Он знакомил нас с Городом. И с Заводским районом.
– Вот он... – Коростецкий вздыхает. – Когда у него погибла жена, он хотел уйти на Восточный материк. К лерам. Слыхал о племени леров?
– Слыхал.
– А видел этих женщин? На Севере.
– Приходилось.
– Вот речь шла об этом племени. Вебер не хотел идти к ра. Потому что убийца его жены скрылся. И, естественно, Вебер в каждом охотнике видел убийцу. Просился к лерам. А его не пустили. Совет не пустил. Видимо, еще не понимали, что это необходимо, неизбежно. Надеялись – обойдется без этого. Пришло время – поняли, что не обойтись. И кто-то пробился первым. Так бывает всегда. И потом тут ведь такая штука: пойти к ра или к лерам – это не то же самое, что полететь на Риту. В этом отношении жены крепко связали нас. Но без жен вообще немногие полетели бы. И немного было бы от этого проку. Нужен род, нужно потомство, чтобы изменить целую планету. Человек прочно, намертво стоит только там, где растут его дети...
Биолет наш снова выскакивает из леса и останавливается возле пульта управления четвертого поля. Медленно, почти незаметно для глаза движется по одной из его полос стометровый полестан. Сотни длинных тонких щупалец свешиваются с его фермы, и их набухшие концы с фотоэлементами крутятся среди лиловых цветков картофеля. У этих фотоэлементов четкий ориентир – лиловый цвет. Концы щупалец тянутся к цветкам, и мгновенная искра перебивает их стебель. Завтра-послезавтра эти перебитые стебельки упадут. Но уже сегодня они перестанут отнимать соки у клубней, и картофель начнет расти быстрее.
Пройдет полестан свою “грядку” до конца, и киберы переставят планки со щупальцами на соседнюю ферму. Идет обрезка цветов. И всю ее, на всем огромном поле, ведет, не выходя с пульта, один полевод. А когда-то, во времена гениального Правоторова, это делали на полях тысячи, сотни тысяч, миллионы людей.
Странно сейчас представлять себе это. Людей на Земле тогда было мало. В десятки раз меньше, чем сейчас в Солнечной системе. Громадные районы – Якутия, Тибет, Северная Канада, Австралия – были почти не заселены. Люди много и трудно работали, а результаты труда каждого были ничтожно малы. И эти трудно живущие чудаки еще беспокоились о нас, своих потомках, думали, говорили и писали о том, как станет жить человечество в будущем, на перенаселенной Земле – не угрожает ли ему голод? Хватит ли ему места? И где-то среди них такой же трудной и беспокойной жизнью жил гениальный человек, заложивший прочные основы будущего изобилия.
Мы меньше думаем о будущем, чем наши предки. То ли более спокойны за него, то ли настоящее у нас лучше. Но наверняка и среди нас ходит какой-то человек, мозг которого обеспечит великие достижения в будущем. Мы не знаем его. И нам никогда не угадать, кому из нас поставят памятник потомки. А сами мы не спешим ставить себе памятники – ни из гранита, ни из своих имен на географической карте планеты.
Правы уж мы тут или не правы – потомки разберутся. Надо доверять своим потомкам.
...Мы поднимаемся с Зигмундом на пульт, и я снова начинаю записывать претензии полеводов по киберустройствам.
22. Репортаж из племени ра
Эту пленку передавали по радио еще вчера вечером. Но вчера я не слыхал. Мы сортировали выгруженные из корабля киберы и провозились допоздна.
Бирута вернулась из Города тоже поздно – усталая, расстроенная. Она объясняла на уроке теорию органического происхождения нефти, и Андрей Челидзе, сынишка Вано, вдруг расплакался – не выдержал. Маленький еще! Слово “нефть” для него теперь навсегда связано с гибелью отца.
А после этого тяжелого урока Розита еще утащила Бируту в радиостудию – записывать на пленку ее фантастический рассказ. Тот самый, который был создан в полете. Ведь это первая фантастика на Рите! И сейчас, когда готовится очередной радиоальманах, Бирута будет представлять новый жанр.
Она была огорчена слезами Андрюши Челидзе и думала о нем и о погибшем Вано, и потому сбивалась, путалась, когда читала свой рассказ. Ее записали только с третьего чтения. И сама она измучилась, и других измучила. И поэтому приехала на корабль так поздно и такая усталая.
Лишь перед сном она вспомнила о сегодняшней вечерней передаче и спросила меня:
– Да, ты слышал сегодня Марата?
– Нет.
– У тебя удивительная способность последним узнавать новости! В журналисты ты явно не годишься. Ну, ничего! Завтра утром передадут снова.
– Что хоть он говорил?
– Если я расскажу – ты не станешь слушать. А послушать надо. Завтра в восемь. Потерпи, милый!
Она поцеловала меня в лоб, как старшая, и тихонько вздохнула. Она вообще последние дни обращалась со мной, как старшая, словно тот, маленький, еще не родившийся, давал ей на это право.
И вот утром я слышу по радио знакомый и в то же время незнакомый, измененный записью голос Марата:
– Дорогие друзья! Начну с того, чем надо было бы кончить. Но это сейчас главное. Сбросьте племени с вертолета еще пластмассовой посуды. Поскорее. Лучше – завтра. В основном – миски, чашки, ведра. И как можно больше. Я обещал им, что попрошу вас об этом и что только об этом и буду с вами говорить. Поэтому передача будет сравнительно короткой – не сетуйте. Мне пока не доверяют, и один я почти не остаюсь.
Отношение к нам резко враждебное. Сила легенды страшно велика. Когда я сказал, что мы – не те, кто в древности уничтожил племя, – мне не поверили, как не верят и нашим радиопередачам. Старики сказали: “Если даже и не вы – то ваши братья. А это все равно, что вы”. Слишком уж похоже описание внешности. Ведь легенда жила веками – этого не вытравишь.
Старейшие решили сохранить мне жизнь только после того, как я сказал, что поссорился со своим племенем и пришел к ним насовсем. Они, оказывается, всегда охотно принимали беглецов из других племен. Это давняя традиция, порожденная, видимо, малочисленностью ра и стремлением выжить во что бы то ни стало. Но они предупредили меня, что чужак, вновь покинувший их племя, по существу, приговорен к смерти. Ра все равно выследят и убьют его, ибо такой человек опасней для них, чем целая толпа врагов. Он слишком много знает. А враг не должен знать о тебе много – это одна из основных заповедей племени.
