Рик Янси - 5-я волна
Ты должен встать. Ты должен встать. Ты должен выполнить обещание. Ты дал слово Сисси…
Нет. Не Сисси. Сисси умерла. Ты оставил ее, жалкий мешок с вонючей блевотиной.
Черт, это больно. Боль ран, которые кровоточат сейчас, и боль старой раны, которая никогда не заживет.
Сисси здесь, со мной.
Я вижу в темноте, как ее рука тянется ко мне.
Я здесь, Сисси. Возьми меня за руку.
Я тянусь к ней в темноте.
82
Сисси исчезает, я снова один.
В ту минуту, когда уже нельзя убегать от прошлого. Когда необходимо обернуться и встретиться лицом к лицу с тем, с чем ты боялся встретиться раньше…
В ту минуту, когда перед тобой два пути: сдаться или встать. А такая минута всегда наступает, и если ты не можешь встать, но и сдаться тоже не можешь, я подскажу тебе, что делать.
Ползи.
На животе доползаю до пересечения с главным коридором, который идет вдоль всего комплекса. Надо отдохнуть. Две минуты, не больше. Вспыхивают лампочки воздушной тревоги. Теперь понятно, где я. Слева вентиляционная шахта, которая ведет прямо в командный центр и детское бомбоубежище.
Тик-так. Мой двухминутный перерыв закончился. Держась за стену, встаю и чуть не теряю сознание от боли. Даже если удастся найти Наггетса до того, как меня схватят, как я в таком состоянии смогу вывести его отсюда?
К тому же я сильно сомневаюсь в том, что наверху найдется автобус. Если честно, я сомневаюсь, что найду там лагерь. Когда разыщу Наггетса – если разыщу, – куда мы с ним пойдем?
Опираясь о стену, плетусь по коридору. Слышу, как впереди, в убежище, кто-то орет на детей. Он приказывает успокоиться и сидеть на месте, уверяет, что все будет хорошо, им совершенно нечего бояться.
Тик-так. Возле последнего поворота мельком смотрю налево – там у стены лежит человек.
Мертвый человек.
Еще теплый. В форме лейтенанта. Полголовы снесено пулей крупного калибра. Стреляли с близкого расстояния.
Это не новобранец. Один из инопланетян. Кто-то здесь их раскусил? Возможно.
А может, этого парня убил какой-нибудь перевозбужденный рекрут. Принял его за гада и пальнул.
«Хватит принимать желаемое за действительное».
Я перекладываю из кобуры мертвого лейтенанта в карман своего халата пистолет. Потом надеваю на лицо хирургическую маску.
«Доктор Зомби, срочно пройдите в детское убежище!»
Вот оно, это убежище, прямо передо мной. Еще несколько метров, и я там.
«Я сделал это, Наггетс! Я здесь. Только и ты будь здесь».
Наггетс словно услышал мои мысли. Он идет навстречу, а в руках у него, хотите верьте, хотите нет, плюшевый медведь.
Только Наггетс не один. С ним кто-то еще. Новобранец, примерно того же возраста, что и Дамбо, в мешковатой форме и надвинутом на глаза кепи. Новобранец держит в руках М-16, на стволе штатный глушитель.
Нет времени все это обдумывать. На попытку обмануть новобранца уйдет слишком много времени, да и не намерен я больше полагаться на удачу. Пришло время быть жестким.
Потому что это последняя война и в ней выживут только жесткие ребята.
Потому что я пропустил один этап в моем плане. Этот этап – Кистнер.
Я опускаю руку в карман халата. Я заполняю пропуск. Нет, еще нет. Меня покачивает из-за ранения. Я должен уложить его первым выстрелом.
Да, он ребенок.
Да, он ни в чем не виноват.
И да, ему конец.
XIII. Черная дыра
83
Я готова вдыхать сладкий запах моего Сэмми вечность, но не могу. Здесь повсюду солдаты, и некоторые из них – глушители. Ну, или не подростки, так что можно с уверенностью считать их глушителями. Я подвожу Сэмми к стене, так, чтобы между нами и ближайшим охранником оказалась группа детей.
– Ты как, порядке? – шепотом спрашиваю я и пригибаюсь пониже.
Сэмми кивает:
– Я знал, что ты придешь, Кэсси.
– Я же обещала, верно?
У Сэмми на шее медальон в форме сердечка. Что за черт? – Я трогаю медальон, а Сэмми немного от меня отстраняется.
– Почему ты так одета? – спрашивает он.
– Потом объясню.
– Ты теперь солдат, да? Ты в которой группе?
Группе?
– Ни в которой, – отвечаю ему. – Я сама себе группа.
Сэмми хмурится:
– Ты не можешь быть сама себе группа.
Сейчас действительно не время устраивать разборку насчет каких-то групп. Я оглядываюсь по сторонам и говорю:
– Сэмми, мы уходим отсюда.
– Я знаю. Майор Боб говорит, что мы полетим на большом самолете. – Сэмми кивает в сторону майора и хочет ему помахать, но я успеваю остановить малыша.
– На большом самолете? Когда?
Сэмми пожимает плечами.
– Скоро. – Он берет мишку и осматривает со всех сторон. – У него ухо порвано, – с укором говорит Сэмми, как будто я не справилась с домашним заданием.
– Сегодня? – спрашиваю я. – Сэм, это важно. Вы улетаете сегодня вечером?
– Так сказал майор Боб. Он сказал, что они вакулируют всех неважных.
– Вакулируют? А, понятно. Они эвакуируют детей.
Столько информации, что у меня голова идет кругом. Это путь на свободу? Просто сядем на борт самолета с другими детьми и сбежим после приземления… Только где мы приземлимся? Черт, и зачем я избавилась от комбинезона? Но даже если бы я его не выкинула и смогла пробраться на самолет, этого все равно не было в плане.
«Где-то на базе есть капсулы, скорее всего они рядом с командным центром или с жилищем Воша. В основном капсулы одноместные, они запрограммированы, чтобы переправить пассажира в безопасное место, подальше от базы. Не спрашивай куда. Капсулы – это ваш реальный шанс. Это неземные технологии, но я объясню, как управлять таким устройством. И сделаю это исключительно на случай, если тебе удастся найти капсулу, если вы вдвоем сумеете в нее залезть и если вас до того не схватят».
Слишком много «если». Может, лучше я вырублю кого-нибудь из детей и заберу у него комбинезон?
– А ты давно здесь? – спрашивает меня Сэмми.
Наверное, подозревает, что я не очень хотела с ним встречаться, потому что не уследила за ухом мишки.
– Дольше, чем рассчитывала, – бормочу под нос, и эта фраза решает все.
Мы не останемся здесь ни на минуту дольше, чем потребуется, и не сядем в самолет, летящий в «Приют-2». Я не поменяю один лагерь смерти на другой.
Сэмми играет с порванным ухом любимца. Вообще-то это не первое ранение. Мама зашила столько дырок, поставила столько заплаток, что я и счет потеряла. У мишки больше швов, чем у чудовища Франкенштейна. Я наклоняюсь ближе к Сэмми, чтобы привлечь его внимание, и в этот момент он поднимает голову и спрашивает:
– А где папа?
Шевелю губами, но слова не получаются. Я даже не думала, что надо сказать ему об этом… не думала о том, как ему об этом сказать.
– Папа? Он…
«Кэсси, только не усложняй».
Я не хочу, чтобы Сэмми расклеился в момент подготовки к побегу, поэтому даю папе еще немного пожить.
– Он ждет нас в лагере беженцев.
Нижняя губа Сэмми подрагивает.
– Папа не здесь?
– Папа занят. – Я хочу, чтобы Сэмми замолчал, и из-за этого чувствую себя последним дерьмом. – Поэтому он послал меня сюда. Чтобы я тебя забрала. Вот это я сейчас и делаю: забираю тебя отсюда.
Я тяну Сэмми за плечи, чтобы встал, а он упрямится:
– А как же самолет?
– Ты демобилизован, пошли.
Сэмми озадаченно смотрит на меня: «Демобилизован?»
Я хватаю его за руку и тащу к тоннелю. Иду прямо, с высоко поднятой головой, потому что идти крадучись, как Шегги и Скуби-Ду, – лучший способ привлечь внимание. Я даже покрикиваю на некоторых ребятишек, чтобы дали пройти. Если кто-нибудь попытается нас остановить, я не стану стрелять. Объясню, что малыш заболел и я веду его к врачу, иначе он сам облюется и облюет других. Вот если мне не поверят, тогда и устрою пальбу.
А потом мы оказываемся в тоннеле, и в это трудно поверить – навстречу идет врач. Половина его лица закрыта хирургической маской. Когда он нас замечает, у него округляются глаза. Вот здесь и выясним, насколько хороша моя легенда. Иными словами, если он нас остановит, я его пристрелю. Мы сближаемся, и я вижу, как доктор будто случайно опускает руку в карман халата. У меня в голове включается тревога – такая же сработала в круглосуточном магазине, когда я стояла за пивными холодильниками, а потом всадила всю обойму в солдата с распятием.
На принятие решения у меня половина от половины секунды.
Первое правило последней войны – не доверяй никому.
Я опускаю ствол с глушителем на уровень его груди, он достает руку из кармана.
В руке пистолет.
Но у меня штурмовая винтовка М-16.
Как долго длится половина от половины секунды?
Оказывается, достаточно для того, чтобы маленький мальчик, который не знаком с первым правилом последней войны, успел прыгнуть между пистолетом и винтовкой.
– Сэмми! – кричу я и убираю палец со спускового крючка.
Мой братик встает на цыпочки, его пальцы дотягиваются до лица доктора и срывают хирургическую маску.
Какое счастье, что я не могу увидеть в этот момент выражение на своей собственной физиономии.
