Дмитрий Самохин - У смерти твои глаза
– Кто это? – поинтересовался я у бойца.
– Алекс… Кудлатый…
Из капитанской рубки вышел Дубай. Его лицо было бледным и жестким, точно поверхность гранитной скалы. Он извлек пачку сигарет из кармана, достал одну и засунул ее в рот. Закурил, затянувшись жадно и выпуская клуб мутного дыма в воздух.
– Так плохо? – поинтересовался я. Ваня посмотрел на меня. Казалось, не узнал, но ответил:
– Штыря тоже порвали. Уроды, могли бы просто замочить. Зачем издеваться?
Надо же, Дубай волновался за своих бойцов.
– Это – собаки. – сказал я.
– Что собаки? – не понял Дубай.
– На них натравили волкодавов. Вот они и порвали ребят.
– Откуда ты знаешь? – огрызнулся Ваня.
– Это лишь догадка. Но есть кое-что, что может ее подтвердить.
Я в подробностях пересказал ему все, что услышал о злоключениях Ираклия Стеблина. Дубай заинтересовался, нахмурился, хмыкнул нервно, потер ладони и нырнул обратно в рубку.
Я остался на палубе. Лицезреть еще одно разорванное тело я не хотел.
Минут десять прошло, как появились два запыхавшихся бойца. Они долго бежали по набережной к флагману, потом взобрались на палубу. Дубай, похоже, ожидал их. Он выбрался из рубки и накинулся на них с вопросами:
– Что там?
– Ну, как бы… это… вроде… – замямлили крутые пацаны на два голоса.
Да. В бандиты явно шли ребята, не слишком обремененные интеллектом. А впрочем, зачем им, собственно, интеллект?
– Рыжий? Яшка Столяр? – рявкнул Дубай.
– Покойники оба.
– Как их убили? – встрял я с вопросом.
– Горло… значит… шамкнули… сзади подошли… и это… полоснули. Мощно так… аж гортань располовинили.
– Свободны, – скомандовал Дубай. Бойцы испарились.
– Зачем на этих натравили собак, а другим перерезали глотки? – удивился Ваня.
– Элементарно, Ватсон, – отозвался я. – К Рыжему и Столяру они смогли подобраться незаметно.
А к тем, кто на катере, это невозможно. Вот и подпустили собак.
– Ты прав. Мы все-таки упустили груз. Его сняли с корабля, после того как мы погнались за подставным зайцем. А они наших убрали и спокойненько увезли товар, – размышлял Дубай.
– Не обязательно, – возразил я. – С тем же успехом его могли снять и где-нибудь еще. До порта.
– В Кронштадте, например, – напомнил Кубинец. А я и не слышал, как он подошел ко мне.
– Именно так, – согласился я. – Истинно так. А ребят убрали, чтобы под ногами не путались. Да, возможно, пытались сбить со следа.
Дубай явно обрадовался. Ухватился за ниточку. И загорелся, как рождественская елка. Что это я в последнее время часто о Рождестве вспоминаю?
– Я узнаю, заходил ли корабль куда-нибудь до порта. Все выясню. Если такой факт был, то постараюсь по свежему следу проследить за грузом. Кстати, а что это за груз? – вдруг спросил Ваня.
Поразительная скорость соображения.
– Сие мне неведомо, – ответил я. – Но думаю, что это гексоген или что-то подобное. Прошу учесть, что это лишь догадка. Пока что я не могу понять, что вообще творится вокруг. Я знаю, что есть заговор, но что хотят заговорщики, понять не могу.
– Ладно, – отмахнулся Дубай. – Я все выясню. Если будет положительный результат, то свяжусь с тобой. Там разработаем план дальнейших действий.
Я кивнул. Развернулся и покинул палубу. За мной следовал Кубинец. Была у меня одна ниточка, которую я давно держал в руках, но никак не мог ее раскрутить. Теперь стоило с ней поработать.
Глава 41
Порт мы покинули одновременно. Я на своем «икаре» вел колонну. За мной следовали Стеблин и Кубинец. Мы направлялись домой. На родной канал Беринга в двадцать седьмой дом. Табличка с такой цифрой висела на нашем особняке. Чудесное ощущение – предчувствие того, как я вступлю в свой дом, пройдусь по ковру, спущусь в подвал и обойду ряды толстых бочонков с пивом. О! Это чудесное чувство. Одно только омрачило его. Я вспомнил о затоплении подвала и об остановленном пивоварении.
Успели ли устранить все последствия катастрофы?
Или меня ждут руины?
Вот в чем вопрос!
Я ехал домой с камнем на сердце. Я не знал, чего мне ждать. Увидеть разоренным собственное гнездо – тяжкое испытание. И я должен его с честью выдержать.
Сворачивая в канал Беринга, я вдруг ясно понял, насколько соскучился по привычному распорядку дня. По утреннему легкому завтраку с двумя чашками крепкого кофе собственного приготовления. По подвалу, где я ежедневно проводил от двух до четырех часов среди запахов дрожжей и солода. По уютным креслам в трех своих кабинетах. Я устал жить под чужой личиной. Носить маску и соответствовать ей. Конечно, роскошный катер, шикарные апартаменты. Но на другой чаше весов уют, тепло дома, привычные вещи, любимые дела. В первый раз в моей жизни расследуемое мной дело потребовало от меня покинуть дом на длительный срок, отречься от пивоварения, любимых книг и вылазок в «Эсхил-ХР».
Я вспомнил Ангелину, и сердце заполнилось грустью.
Я вильнул к набережной, вошел во внутренний дворик особняка и пристал к домашнему причалу. Рядом, качаясь на волнах, пришвартовался катер Кубинца. На причал выпрыгнул Стеблин и направился в дом. Через минуту причальный механизм опутал катер, притянул его в тенета, как паук зазевавшуюся муху.
Я бросил магнитный якорь к причальной тумбе и покинул «икар».
С трепетом в душе и замершим сердцем я вступил под своды родного дома. Кубинец и Стеблин держались позади меня. Они понимали, что я чувствую, и молчали.
Волнение. Дикое волнение. Точно я мальчишка, пригласивший девушку домой, когда родители уехали на дачу, и именно в этот вечер после двух-трех бокалов вина должно свершиться то, о чем грезят все мальчишки во влажно-томительных снах. Я прошел по ковру холла, с наслаждением вдыхая пыльный, пахнущий пивом и книгами воздух. Обернулся, скользя взглядом по родным стенам. И почувствовал, что я дома. Что ничего не изменилось. Никакой разрухи. Никаких руин.
Я в нетерпении отомкнул дверь, ведущую в подвал. Щелкнул выключателем, зажигая свет в помещении, и сбежал по ступенькам. Я не подумал воспользоваться лифтом. Мне было некогда. Я не мог ждать медлительную кабину, чинно опустившую бы меня в покои пивовара.
Увиденное бальзамом растеклось по сердцу. Чистый, готовый к работе подвал. Огромные бочки, расположившиеся штабелями вдоль стен, готовые хоть сейчас принять в себя свежий пенящийся напиток.
Оборудование сверкало чистотой. Дыры в стене не было. Вместо нее бетон и кирпич.
Заделали. Отремонтировали. Все готово к процессу. Засучить бы рукава и приступить. Аж зуд в руках. И глаза засверкали, как у библиофила при виде редкого фолианта. Но я подавил в себе желание. Еще не время.
