Игорь Росоховатский - Каким ты вернешься? Научно-фантастические повести и рассказы
— А кто такой Мефистофель?
— Неужели вы не читали Гете? — удивился я и вспомнил, что все-таки он не человек, а сигом. Постарался объяснить: — Гeте — великий писатель. Впрочем, это совсем не относится к технике. Так что вам не обязательно знать.
— А другим людям его знать обязательно? Зачем? Объясните, пожалуйста!
— Культурным людям — да, — уточнил я. — Каждый великий писатель по-своему объясняет мир, людей…
— Людей? — переспросил Юлий Михайлович. В его глазах заблестело любопытство. Они стали похожи на глаза ребенка. Он не мог удержаться от вопроса: — Вы сказали «каждый великий писатель». Значит, их было много. А я знаю лишь несколько стихотворений. Вот такое, например: «Я из лесу вышел, был сильный мороз…»
— Некрасов, — сказал я, сдерживая улыбку. — А были еще Пушкин и Лермонтов, Уэллс и Маяковский, Жюль Верн, Бальзак, Свифт, Чапек…
— Одну минуточку, — попросил он. — Повторите еще раз. Я запомню их имена.
— Это слишком долго, — заметил я, отворачиваясь к стене, чтобы он не увидел выражение моего лица.
— Назовите хотя бы самых великих, — не отставал Юлий Михайлович.
Пришлось уступить. В течение доброго часа я перечислял ему фамилии писателей.
На второй день я уехал в командировку и вернулся через неделю.
Оказалось, что и Юлия Михайловича эту неделю не было на работе — он выпросил у Григория Гурьевича отпуск.
Появился он в понедельник и, довольно улыбаясь, сказал:
— Я устал, как Сизиф, но преуспел, как Геракл. Или… как Робинзон на пустынном острове. Я ведь и сам был, как пустынный остров, на котором ничего не росло.
До конца дня и на следующий день он сыпал цитатами и даже сам составлял сравнения. Он старался заводить дискуссии о героях Жюля Верна и Достоевского. Особенно его поразили старик у Хемингуэя и «Маленький принц» Экзюпери. Он мог их цитировать часами. Впрочем, Юлий Михайлович приводил цитаты из Шекспира и Фейхтвангера, Ефремова, Беляева и многих других.
Я изумился:
— Вы же говорили, что знаете лишь несколько стихотворений.
— То было неделю назад, — проговорил он. — Но я ходил в публичную библиотеку и прочел те книги, которые там имеются.
— Все? — спросил я. — Все сотни тысяч томов?
— Конечно, — ответил он как ни в чем не бывало. — Вы правы, это было мне необходимо. Я стал больше понимать людей.
На одну минутку я представил себе возможности сигома, и мне отчего-то стало не по себе. Больше я никогда не пытался над ним подтрунивать.
Григорий Гурьевич как-то сказал мне, что теперь у него остается чересчур много свободного времени и он даже начал собирать спичечные этикетки.
Я понял, что все мы мечтаем вернуть те ненавистные дни, когда проблемы не решались и нам приходилось сидеть в КБ до поздней ночи. Я уже готовился писать докладную в Управление, когда нам дали новое срочное задание, еще сложнее предыдущего.
Мы поручили Юлию Михайловичу создать чертеж дополнительного двигателя, а сами засели за решение конструкции рулевого управления.
В тех условиях, для которых предназначался новый стратоплан, это было основным.
«Вот сама собой и решилась проблема взаимоотношений с Юлием Михайловичем, — думал я. — Никто не мешает нам опять работать до изнеможения».
2
Уже к концу квартала мы поняли, что не справляемся с задачей. Тем временем мы лишились очередных премий, меня вызывали «на ковер» к начальству. И по мере того, как тучи сгущались над отделом, менялось наше отношение к сигому.
Спортсмен Коля Букайчик, почти не разговаривавший раньше с Юлием Михайловичем, пригласил его поиграть в теннис. Григорий Гурьевич в разговоре о сигоме сказал «наш выручатель». А мне во время очередного разноса у директора пришло в голову: «Когда нам давали это задание, то рассчитывали на нашего сигома. Я один виноват во всем, ведь его прислали к нам по моей же просьбе, причем предупредили, что долго у нас он задерживаться не может. Стоит только позвонить в Управление, и они с радостью отправят его на обычную для сигомов работу — разведку и освоение планет. А пока он — мой подчиненный, только подчиненный. Ничего больше».
Нетрудно догадаться, какое задание получил Юлий Михаилович.
В тот день я возвращался домой необычно рано, придумывая, куда бы убить время. Впереди я заметил знакомую фигуру. Юлий Михайлович куда-то спешил.
Он мог бы включить гравитаторы и полететь, но почему-то не делал этого.
Я шел, стараясь не упускать его из виду, и впервые за все время нашего знакомства подумал: «А каково ему среди нас?» Может быть, это мог бы полностью представить себе космонавт, выходивший из корабля в открытый космос, но даже мне стало не по себе. Правда, Юлию Михайловичу никто не запрещал встречаться с другими сигомами — двое или трое из них оставались на Земле, остальные разведывали для людей Венеру и Марс. Но большую часть суток он должен был находиться среди нас.
Юлий Михайлович свернул на бульвар и остановился у ворот школы. Я подошел поближе и уселся на скамейку рядом со старушками.
К Юлию Михайловичу спешили два мальчика. Один из них размахивал каким-то предметом. Мальчики наперебой заговорили;
— Я сделал модель, как вы говорили, — ух, здорово!
— А сегодня мы пойдем на рыбалку?
— Витька разозлился, он у нас считался первым конструктором.
Я увидел, как засияли глаза Юлия Михайловича, поднялся и постарался уйти незамеченным.
«Дети, — думал я. — Глина, из которой можно все вылепить. Благодатная почва для новых замыслов, новых идей… Единственное, что хоть в какой-то мере оправдывает смерть и высвобождение места для нового… Он нашел то, что ему нужно. Нашел непредвзятых друзей…»
Через два дня Юлий Михайлович принес мне расчеты и чертежи.
— Проверьте, — сказал он, — и можно передавать в экспериментальную лабораторию.
— У нас не остается времени для проверки, — заметил я.
Впервые он возразил, насупившись:
— Но если там есть ошибка, для создания нескольких моделей понадобится еще больше времени.
Я не мог не согласиться с ним, хотя был уверен, что ошибки быть не может.
Мы проверяли его расчеты больше для формы. И когда Семен Александрович воскликнул: «Ей-богу, тут ошибка, и существенная!» — мы отнеслись к этому более чем скептически. Но вот Семен Александрович вместе с Григорием Гурьевичем проверил расчеты еще раз, их лица стали похожи одно на другое, они буквально расплывались в радостных улыбках.
— Тут ошибка, — торжественно сказал Григорий Гурьевич, обнимая за плечи Семена Александровича.
— Чему же вы радуетесь? — спросил я, все еще не ве-ря в ошибку.
