Лилия Баимбетова - Планета-мечта
Кэррон не побежал, конечно, вряд ли он был в состоянии бегать, но добрался он до выхода довольно быстро и почти без моей помощи. На улице были уже все работники миссии. «Маракуйю» было уже видно, она падала, объятая пламенем. Прекрасное зрелище, очень драматичное. Стояла полнейшая тишина, все, как завороженные, глядели в небо, задрав головы. Кэр пошел в сторону, отогнав меня. Остановился, и видно стало, что ему рано еще было вставать на ноги. Он качался, едва удерживаясь на ногах. «Маракуйя» была уже настолько низко, что виден был ее искореженный силуэт. Падала она боком — тонкая стрела, странно вмятая посредине.
А потом — так медленно и тихо, словно в кино — падение ее приостановилось. Звездолет выпрямился и так плавно опустился на поле космодрома — собственный пилот не смог бы посадить «Маракуйю» аккуратнее.
"Мне иногда хочется раскрутить ее в обратную сторону…".
Это был бы акт бессмысленной злобы, все равно, как если бы ребенок растоптал и разорвал книжку с картинками, потому что обиделся на мать. Раскрутить планету в обратную сторону…. Но вместо этого он спас Торже, землян и «Маракуйю».
Я стояла, вся дрожа, и думала: чувствуют ли все остальные? Чувствуют ли, как наэлектризован воздух? Чувствуют или нет? Я оглянулась.
Кэррон стоял, полураздетый, избитый, весь в крови и грязи, жалкий и страшный, и кровь лилась у него из носа — буквально хлестала. Он еще стоял, качался, но стоял. А потом голова его запрокинулась, подогнулись колени, и он мягко повалился на бетонную поверхность. Я, честно говоря, подумала: он умер. И бросилась к нему, совершенно не соображая, что делаю. Но я не добежала. Метрах в пяти от него я упала в обморок.
Я пролежала без сознания двенадцать часов. Подозреваю, что я еще легко отделалась. Если бы я была рядом с ним, то, наверное, умерла бы. Не раз и не два вспомнила я о почерневшем дереве в Угорских холмах, о круге, словно выжженном вокруг Кэррона. Вот что была бы со мной, если бы я стояла рядом. И мне, к стыду моему, страшно; я радуюсь, что не подошла к нему. И почти не радуюсь тому, что попыталась подойти, хотя, наверное, именно это спасло ему жизнь. Все-таки какую-то часть энергии он от меня взял, не зря же я свалилась так. Без этого Кэр, наверное, умер бы. Только я думаю, не лучше бы было, если бы он умер. Хотя меня так страшит его смерть, но ему самому было бы лучше. Господи, о чем я думаю!
Я очнулась в одной из комнат на втором этаже миссии. Лежала, укрытая одеялом. Солнечные зайчики были на стене, на обоях в желтенький цветочек. Одежда моя висела аккуратно на стуле возле кровати. Я повернулась на бок, оглядывая комнату: она была маленькая и узкая, как пенал. Что-то мешало мне, что-то постороннее, я высвободила из-под одеяла руку, посмотрела: на запястье была укреплена маленькая коробочка капельницы. Терпеть эту ерунду не могу! Я ее сняла и положила на стул.
Я лежала, а в голове моей было пусто-пусто, я почти слышала, как там гуляет ветер. Примерно через полчаса ко мне пришел Стэнли.
— Где Кэррон? — спросила я, как только он открыл дверь.
— В медицинском отсеке. Он еще не приходил в себя.
Я села на кровати.
— Лежите, Кристина, — сказал Стэнли, — Он никуда не денется.
— Но он жив?
— Жив, — сказал Стэнли, — Дышит.
Я вздохнула, провела рукой по спутанным волосам.
— А что звездолет?
Стэнли рассказал мне. Про то, как произошла авария, про то, что зафиксировали бортовые компьютеры, про личные ощущения экипажа. И про то, что сейчас нет ни малейшего следа разыгравшейся трагедии. Все живы и здоровы. Внутри звездолета нет и царапины. И топливные баки абсолютно пусты.
И слушая все это, я подумала: как бы Кэр и в самом деле не раскрутил Алатороа в обратную сторону. В здравом уме он не сделает этого, но в здравом уме он бы этого и не сказал. Если он помешается…. Сил у него не так много, но…. Сумасшедший маг? Упаси нас боже от этого. Сил у него не так много, но что-нибудь подлинно глобальное он еще может устроить нам — на прощание.
К Кэррону я смогла зайти только сегодня. До того ноги меня не держали. Только тогда, когда я первый раз попыталась встать и молча повалилась на кровать лицом вниз, я поняла, сколько же он из меня вычерпал. И в первый раз испугалась, поняла, что не умерла, может быть, чудом. Сегодня я уже смогла сама дойти до медицинского отсека.
Он лежал, как мертвый, — на кровати, до подбородка накрытый белой простыней. Кровать была медицинская, высокая. Я пододвинула табурет, села и, подперев кулаком щеку, стала смотреть на него. Лицо его заострилось, щеки запали. Я подумала еще, что от него остался один профиль. Чисто вымытые волосы лежали на подушке. На умытом лице слишком отчетливо видны были сине-желтые синяки. Губы у него были такие белые, что широкий рот был похож на шрам.
Я просто сидела и смотрела на него. Я уже ничего не чувствовала. Я просто думала: выживет ли он? и не сойдет ли в самом деле с ума? Я нашла под простыней его холодную руку и сжала ее — и ничего не почувствовала. Он выложился до конца, выложился без остатка, и, может быть, лишь мое вмешательство спасло его. Мое дурацкое вмешательство. Ведь говорили тебе, идиотка: не подходи близко.
— Кэр, — сказала я еле слышно, — Кэр, милый. Пожалуйста, просыпайся.
Но он, конечно, не проснулся.
— Не умирай, — сказала я тихонько, — Не умирай, милый. Тошно мне что-то, Кэр. Как-то мне так тошно…. Кэр, милый, проснись…. Мне не надо было прилетать сюда. Я ведь не хотела сюда возвращаться, не хотела. Знала, что будет. А теперь я не смогу улететь. Она держит меня, Кэр, мое сердце в ее руках. А я-то думала, что я умею себя контролировать… вторая категория, как никак.
Потом я немного поплакала, совсем немного. К тому времени, как Кэррон пришел в себя, я уже успела успокоиться. Он открыл глаза, посмотрел на меня и снова закрыл. Я вытерла еще не высохшие слезы свободной рукой.
— Много времени… прошло? — спросил он хрипло.
— Два дня.
Белые губы слегка улыбнулись.
— Кэр, — сказала я тихо, — Кэр.
— Ты плакала, что ли?
— Угу.
— Из-за меня?..
— Да…
Он улыбнулся — с закрытыми глазами. Я едва снова не расплакалась.
— Деточка….
— Я здесь, здесь.
— А ведь ты меня спасла.
— А ты, похоже, не рад.
— Не знаю, — пробормотал он.
Я погладила его холодные пальцы.
— Тебе… сильно досталось, детка?.. Ты такая бледная….
— На себя бы посмотрел, — сказала я. Я все-таки не выдержала и заплакала. Кэррон открыл глаза. Ничего не сказал, просто лежал и смотрел, как я плачу. Иногда в нем прорывается что-то такое странное, что я даже не знаю, как к этому относиться. Это взгляд, например, которым он смотрел на меня тогда. Казалось, он доволен, что я плачу. Или мне это просто показалось, я не знаю. Белые его губы шевельнулись, он хотел что-то сказать мне, но не успел. Дверь открылась, и вошел Стэнли. Если Кэррон и собирался что-то говорить, то передумал.
