Владимир Печенкин - Поиск-82: Приключения. Фантастика
— Да-а! — рассмеялся Пряхин. — Пациенты у нас необычные: диагноз есть, а кто болен — неизвестно.
Кулагин встал, подошел к окну; пиджак мешком висел на его сутулой спине.
— Диагноз... — бормотал он, зацепив большими пальцами подтяжки. — Диагноз. — И обернулся к Пряхину: — Послушай, Коля. Ты ведь еще в магазине догадался, что есть тайник, верно? Объясни, почему?
Пряхин опять рассмеялся.
— Ну, это особых дедуктивных усилий не требовало. Стандартная ситуация. Ты что, спал на совещании? Ведь было почти доказано, что дверь взломали не ради бутылки коньяка. Искали что-то ценное. Где оно хранилось? Вот тут-то и помогла заведующая Роза Ивановна Чертык, когда вышла из кладовки жалкая, точно ощипанная курица.
— Но ведь тайник она не открывала. Может, там все в сохранности было. По ее мнению, конечно.
— Значит, имелся какой-то знак, который оказался нарушенным. Бумажка, нитка, ленточка — фантазия у подобных дам обычно небогатая... Когда я увидел Чертык после кладовки, то, честно говоря, задумался не о том, где она хранила, а о том — что. Тайник мы все равно обнаружили бы. И обнаружили. Пустой. Утрата чего же так потрясла заведующую? Плевать ей и на магазин, и на то, что хотели обворовать, и на ревизию, а ведь чуть в обморок не упала. Значит, лишилась больших денег, потому что самое дорогое для нее — рубль! Она явно относится к категории благоденствующих потребителей, по мнению которых достойны внимания и, разумеется, зависти лишь те, кто делают деньги. Все прочие заслуживают лишь снисходительного презрения.
Пряхин сложил исписанные крупным ровным почерком листки в папку, спрятал ее в ящик стола.
— А вообще-то, дорогой доктор, давай заканчивать игру в вопросы-ответы. Остальное — завтра. Прости, но мне нужно в ОБХСС. Очень уж заинтриговал меня Садыков... Все! Сеанс окончен.
Кулагин поджал губы, соглашаясь, кивнул. Хотелось хоть одним глазком заглянуть в листочки, спрятанные Пряхиным в стол, — эта детективная история, к удивлению Андрея Емельяновича, увлекла его.
Глава четвертая
За день высокие сугробы превратились под лучами весеннего солнца в жалкие кучки грязного снега. Андрей Емельянович медленно брел по городу. Названия улиц входили в сознание как привет из прошлого. Казалось, завернешь за угол и столкнешься с вихрастым Андрюшкой Кулагиным в бобриковом пальтеце, который, шмыгая носом, скользил когда-то подшитыми пимами по этим тротуарам. Но тротуары были не те и дома не те. Изредка, когда встречались старинные приземистые здания в купеческом вкусе, вспоминалось что-то смутное, неопределенно-щемящее и тут же угасало. Лишь когда он подходил к дому знаменитого декабриста, то невольно приостановился и почувствовал сердцебиение, словно должен был встретиться с любимой женщиной после двадцатилетней разлуки. Но солидный и просторный дом, который величественно возвышался в окружении столетних вязов, исчез. На его месте глухо ухал копер за дощатым забором; бетонная свая нехотя лезла в промерзшую землю. Вязы сохранились, их сберегли, не тронули. На одном — третьем слева — когда-то было, вырезано «Андрей + Люся = любовь». Кулагин подошел к дереву. Мудрое время смыло надпись, затянуло черной корой. И правильно. Категоричные утверждения не имеют права на вечность. А ведь, кажется, жить без этой Люси не мог.
Он вышел на площади совершенно незнакомую. Стылый ветер гнал над головой низкие лохматые облака. Слева, среди чахлых берез, что-то строили — трещала голубым огнем сварка; справа отблескивало стеклами плоское здание универмага, довольные женщины несли большие коробки с обувью; у лотка вилась очередь: продавали японские нейлоновые куртки. Двое первоклашек на ходу ели мороженое из одного стаканчика. Город торопился, жил, радовался.
Андрей Емельянович отстраненно наблюдал за этой чуждой ему жизнью, она текла мимо, не задевая. Да и как могло быть иначе, если мороженое уже не положено по возрасту, если не возникает трепетной дрожи при виде желто-зеленого нейлонового чуда с множеством застежек и пряжечек, если любая очередь вызывает оторопь и отвращение и хочется, честно говоря, лишь одного — поскорее вернуться домой, опять вдохнуть пахнущий пищеблоком и хлорамином родной воздух больницы. Отдыхать тоже надо уметь, не всем дано...
Не зная, куда себя девать, Андрей Емельянович забрел на автобусную остановку; бесцельно скользящий взгляд на миг задержался на желтой табличке: «Центр — Ряхово». «Почему бы не съездить в Ряхово и не глянуть свежим взглядом на то место, — посмеиваясь над собой, подумал Кулагин. — Таким дилетантам, как я, разумеется, далеко до профессионалов, но зато мы лишены предвзятости, у нас нет привычных схем». Мысль понравилась: а вдруг он действительно увидит что-то, мимо чего проскочил ко всему привыкший глаз сыщика? Чем черт не шутит, делать-то все равно нечего...
Так он оправдывался перед собой, трясясь на заднем сиденье автобуса, а между тем азарт нарастал и уже виделись Андрею Емельяновичу чьи-то следы на задворках, волосатые руки, гребущие к себе пачки с деньгами. Из автобуса он выскочил первым и быстро пошел, почти побежал по раскисшей улице.
И как назло, возле самого магазина чуть не столкнулся с Бутенко. Лейтенант заулыбался, подмигнул:
— Что, и вас затянуло, да? Эге ж! В такое дело только вникни, потом, как от вареников с вишнями, за уши не оттянешь. Интересное кино!
Держался он вольнее, чем на совещании, и казалось, неожиданная встреча доставила ему какое-то удовольствие.
— Вот и меня захватило, — радостно продолжал Бутенко, шлепая по лужам чугунными сапогами. — Поначалу, конечно, обидно было, что на моем, как говорится, безаварийном участке такое происшествие. Показатели испортило окончательно. Но с другой стороны, — большой кулак лейтенанта застыл на уровне глаз Кулагина, — с другой стороны — интересное кино! Так забрало, что аж мозги трещат. До-ко-паться надо: кто да зачем! Постигну! Обязательно! — Он остановился возле дома с голубыми ставнями, расписанными затейливым белым узором. — Все равно преступник далеко не уйдет.
— Так же, как и я, — сказал Андрей Емельянович, кривя губы от того, что в туфли проникла жидкая смесь воды и снега. Ему уже было стыдно, что он, подобно мальчишке, возомнил себя чуть ли не доктором Ватсоном, но особенно угнетало, что участковый инспектор догадался об этом.
— Не понял юмора. — Бутенко с подозрением посмотрел на него.
— Какой к черту юмор, — огрызнулся Кулагин. — Не до него. Я ноги промочил; так и простудиться недолго по теперешней погоде. Посушиться б не мешало.
Взгляд лейтенанта потеплел, но тут же наполнился некоторым превосходством — несерьезно это, чтобы мокрые носки стали поводом для беспокойства. Все же он чувствовал себя как бы хозяином, а Кулагина гостем, поэтому предложил:
