Дональд Кингсбери - Психоисторический кризис
— Там еще есть дворцы удовольствий…
— Нет, я имею в виду местечко поспокойнее. Зурнл. Мой дедушка много про него рассказывал. Я выбрала Зурнл, потому что вы оба летите на Дальний Мир, а это по пути. И если мы все равно бежим на Периферию, то что нам стоит чуть-чуть отклониться в сторону!
— Никогда не слышал об этом месте, — удивился Эрон.
В недоумении был даже пам.
— Его нет на картах, — усмехнулась девушка. — Вот почему он так подходит для медового месяца.
— А где он находится?
— Я не знаю. Это и делает его таким восхитительно таинственным! Но я напала на след — всего пару вахт назад. Оказывается, существует древнее первоиздание звездной карты, которое долгое время было утеряно. Так что, я думаю, Зурнл удастся найти, и вовремя.
Загадки Галактики всегда интересовали Эрона.
— А на что он похож?
— Не знаю. И никто не знает. В том-то все и дело. Когда влюбленные приезжают туда, им никто не мешает — это главное. — Она пристально смотрела в глаза мальчику. — Ты поможешь мне? — Это была не столько просьба, сколько приказ. — Ты имеешь странную власть над ним. Мне нужна твоя помощь.
Эрон потрогал ее волосы, не зная, что сказать. Она держала его так крепко, что он не мог отодвинуться ни на сантиметр.
— Ты должен мне ответить! — скомандовала она, придвигаясь вплотную и вглядываясь в его лицо.
— Я обязательно должен смотреть тебе в глаза, когда думаю?
Она взяла его за подбородок, чтобы он не мог отвернуться, и прикоснулась губами к его губам.
— Ты поможешь мне?
Что делать бедному пришельцу? Он просто обречен на приключения… Пытаясь отвести глаза, Эрон лишь каждый раз встречал ее улыбку.
— В конце концов, что тут страшного? — пробормотал он неуверенно.
— Ну? Что страшного, скажи? — Она поцеловала его. — Это будет приятно.
В памяти всплыла древняя строка: «Бокал вина, неведомая бездна — и поцелуй» .
— Страшно приятно, — кивнул он. — Скажи Муреку, чтобы отдал мой бластер.
— Договорились, — быстро ответила она.
Неужели он согласился? Она, похоже, поняла его именно так. Ее рука уже гладила его бедро. Эрон весь сжался, это было как внезапное торможение при быстрой езде. Он попытался обнять ее в ответ, но только все испортил — она подняла его на руки. Только сейчас он осознал, какая она большая.
— Куда мы идем?
— В спальню.
— Так быстро? Мы едва знаем друг друга.
— Ты заслужил награду.
— Отпусти меня! Какая награда? Это должна быть любовь!
— Эрон, — прошептала она, переступая через порог, — ты даже не представляешь, как я люблю тебя сейчас.
Он молчал. Она осторожно опустила его на постель и стала раздевать. Затем сбросила одежду сама, достала два резных кубка и наполнила их из старинного кувшина. Потом Немия сделала совсем непонятную и странную вещь — сняла свой пам…
К удивлению Эрона, она совсем не изменилась, просто стояла и улыбалась ему, еще более волнующая в своей наготе, чем он когда-либо представлял в самых тайных фантазиях. Может, она колдунья?
— Мы сделаем это, как дикари, — улыбнулась она. — Без памов. Ты тоже!
Эрон инстинктивно потянулся за бластером, но не найдя даже кобуры, прикрыл пам рукой… У нее такие пышные груди! И как они покачиваются…
— Поверь мне: обезьяна, которая сидит в тебе, сама вспомнит, как это делается.
Она подошла и очень бережно сняла с него пам. Невероятно, но он позволил ей сделать это без единого звука. Эрона охватило какое-то безрассудное возбуждение.
Мир сразу изменился: органы чувств по-прежнему работали, но их сигналы больше не сопровождались комментариями и привычным набором ассоциаций. Он слышал музыку, лишенную культурно-исторического контекста и анализа стиля, — лишь звон колокольчиков, бархатный гул барабанов, акробатические трели электровибраторов. Кто ее написал, когда? Эрон уже не знал. Он вопросительно посмотрел на девушку, и сердце его заколотилось… Кто она? Как ее зовут? Он даже не мог с уверенностью сказать, зачем он здесь. Но, так или иначе, это была самая прекрасная женщина на свете — с небесно-голубыми глазами и смуглой кожей. Да, она сказала, что обезьяна должна вспомнить! Все его существо с нечленораздельным радостным криком рванулось к ней сквозь пропитанную солнечным светом листву деревьев. Кровь стучала в висках, тело было переполнено яростным животным желанием, которое ничто больше не контролировало извне. Где его разум? Неужели остались одни только чувства?
Женщина села рядом на кровать и он вздрогнул, ощутив тепло ее бедер. Взяв один из наполненных кубков, она передала ему другой. Казалось, это были две чудесные миниатюрные вселенные, заключенные в цветном стекле, а рунические надписи, выгравированные на ободке, содержали в себе мудрость веков — но Эрон уже не мог прочитать их. Он снова был полуразумным животным с Терры. Женщина опустила в свое вино палец и прикоснулась к его языку. Такой вкус мог иметь волшебный эликсир из забытых подвалов какого-нибудь древнего императора. Как и положено обезьяне, он повторил жест — опустил палец в свой кубок и дал попробовать ей. Как много галактических ритуалов надо выучить пришельцу-подмастерью!
Они пили на брудершафт и глядели друг другу в глаза. Это было так, как будто он стал ею. Что же будет? Какой-то отчаянный голосок в глубине его сознания требовал немедленно вернуть на место пам. Но все, чего хотело его тело, — поскорее прижаться к женщине. Она медленно провела рукой по его спине, потом наклонилась и поцеловала его в то место, где был пам. Никто, даже родная мать, никогда не целовал его туда!
И все-таки он был не совсем обезьяной. Ему мучительно хотелось вспомнить ее имя, как будто только это дало бы ему право обнять ее. В голове крутилось имя «Мелинеза», но он знал, что это не то. Ему так хотелось прикоснуться к ее телу, что он придумал имя. «Азалия», — шепнул он на ухо женщине и неловко повалил ее на постель. Что это за цветок, азалия? Не важно. Слово ему нравилось, его было приятно шептать на ухо.
— Мой малыш, — шепнула она в ответ.
Все-таки, несмотря ни на что, он мыслил оригинальней.
— Азалия, — опять нежно прошептал он, восхищаясь собственным умом и радуясь, что не совсем потерял его.
Женщина направляла его бедра, помогая.
Сто миллионов лет эволюции без пама сделали все остальное. Безволосая обезьяна, слезшая с дерева, которая сидела в нем, чувствовала себя превосходно. Женщина хихикнула, и он задумался — что это значит? Они сжимали друг друга в объятиях и улыбались. Это было хорошо… Наконец он заснул, сжимая в объятиях безымянную возлюбленную и мучительно пытаясь хотя бы во сне вновь обрести язык поэзии, который потерял. Это был древний сон об Эдеме, полном чувственных удовольствий, с его цветами, ароматами и древом познания, все еще недоступным.
