Василий Головачев - Реквием машине времени
— Конечно, — ответил Одинцов. — Если вам что-нибудь понадобится из спецснаряжения, обращайтесь ко мне, поможем.
Полковник кивнул и удалился к домику связистов. Ивашура молча смотрел ему вслед, пока кто-то не тронул его за рукав. Гаспарян.
— А если он узнает? — спросил эксперт, кивнув на удалявшегося Одинцова. Видимо, его мучили те же мысли, что и Ивашуру.
— Он знает, — сказал начальник экспедиции.
Ровно в восемнадцать ноль-ноль Ивашура занял место в кабине вертолета вместе с Меньшовым, Гришиным и двумя физиками, бережно обхаживающими два зонда с аппаратурой контроля среды и телекамерами. Было решено зависнуть над Башней на безопасной высоте и опустить на тросах на ее размытую вершину два зонда. Запись передачи с телекамер должна была вести по кабелю переносная видеомагнитофонная система в кабине вертолета.
— Чуть что — рви когти! — инструктировал Меньшов пилота. — Не жди, пока свалимся в пикирование. Увидишь, что вертолет ведет себя необычно, — сразу дай знать.
Пилот, спокойный молодой человек со шрамом на щеке, молча кивнул головой.
Вылетели по расписанию, ответив службе авиаконтроля. Через десять минут вертолет завис над Башней в сотне метров от ее дрожащей вершины, постепенно теряющей плотность до полной прозрачности.
— Если бы самому туда слазить, — вздохнул молчавший всю дорогу Гришин.
Меньшов, занятый настройкой, фыркнул в бороду:
— Что это с вами, Константин Семенович? С каждым днем ваши желания все рискованнее и оригинальнее.
— Легче подавить первое желание, говорил Франклин, чем утолить все, что следует за ним, — улыбнулся Ивашура.
— Знаю, — снова вздохнул Гришин. — Но уж очень хочется сбросить покров тайны с апокалиптической Башни.
— Трос не достанет, — сказал один из физиков, — надо опуститься ниже.
— Вываливайте зонд. — Меньшов открыл люк в дне кабины. — Саша, берись за лебедку. Опустим и посмотрим, сколько останется до мерцающего слоя.
Зонд, представляющий собой металлический цилиндр с решеткой антенны и глазками приборов по корпусу и в дне, пошел вниз. Трос кончился на шестьдесят шестом метре.
— Все, дальше придется маневрировать вертолетом.
— Что показывают приборы?
— Небольшое повышение радиационного фона, — сказал Гришин, склонившийся над панелью переносного пульта управления. — Ничего особенного.
— Хорошо, что ни «глаз дьявола», ни «мертвые выбросы» не разряжаются вверх, — пробасил Меньшов. — Ну, что, Васильич, пошли помалу вниз.
Ивашура, поколебавшись, кивнул пилоту:
— Легонько, не торопясь.
Вертолет плавно пошел вниз. Зонд приблизился к границе переходной зоны, где воздух струился маревом, будто нагретый до высоких температур, и вдруг превратился в тонкий стержень, ушедший глубоко в недра Башни. Громыхнуло. Из глубины размытого конца Башни всплыл рой пронзительно-голубых искр, вертолет вздрогнул.
— Назад! — отреагировал Ивашура, но пилот уже сам сделал надлежащие выводы: вертолет с натугой рванулся вверх.
Зонд выскочил из зоны завихрений, странно белый, как будто вымазанный в сметане, из тонкой бесконечной иглы превратился в прежний цилиндр.
— Ничего не понимаю, — проговорил озадаченно Гришин. — У меня все зашкалило! Что там случилось с зондом?
— Подтяни-ка, — приказал Меньшов.
Физик у лебедки послушно заработал рукоятью барабана, заиндевевший трос пополз мохнатой длинной гусеницей. Зонд приблизился. Ивашура тихонько присвистнул.
— Ну и ну!
Зонд изменил форму и цвет, превратившись в гроздь белых «ежей» размером с полметра каждый.
— Что это?! — изумленно воскликнул молодой физик.
Ответом ему было молчание. Более опытные и сдержанные ученые не спешили давать объяснения новому феномену.
— Надо было снимать спуск со стороны, — сказал Гришин. — Не догадались.
— К сожалению, — кивнул Ивашура. — Проверьте радиацию, может, эти «ежи» излучают.
Меньшов высунул из люка дозиметр, покачал головой.
— Почти норма. Но ты прав, эта штука опасна, неизвестно, что от нее ждать. Предлагаю отнести ее в поле, подальше от лагеря. Потом вернемся с оборудованием и посмотрим, чем оброс зонд.
Ивашура хотел сказать, что зонд вовсе не оброс, а изменил форму, превратился в гроздь колючих ядер, но промолчал.
Они опустили сверкающую белую конструкцию на снег недалеко от дороги, чтобы можно было подъехать на вездеходе, оставили вместе с ней трос, и вертолет понесся к лагерю, словно с облегчением освободившись от непрогнозируемо опасного груза.
— Выясните, в чем дело, и позовите, — отрывисто сказал Ивашура. — И готовьтесь ко второму походу, на двух вертолетах и с киносъемкой.
— Сделаем, — прогудел в бороду Меньшов и признался: — Знаете, братцы, а я струсил! Думал, как рванет — костей не соберем! А еще хуже — провалимся в Башню!
Ивашура молча похлопал его по плечу.
В десять вечера начальник экспедиции позвонил Меньшову, и физик сообщил ему о результатах исследования зонда, изменившего структуру.
Зонд перестал быть таковым, он теперь вообще ни на что знакомое не походил. Он жил, если можно так сказать, то есть работал: что-то в нем стучало, позванивало, изредка иголки «ежей» начинали светиться призрачным зеленым светом. Материал его корпуса установить не удалось, как и разобраться или проникнуть внутрь.
— Понимаешь, он растопил снег вокруг, — орал в трубку Меньшов, — но сам холодный! А самое интересное — иногда шары становятся прозрачными, и оттуда кто-то на нас смотрит! Не видно, кто, но чувствуется. Потрясающий эффект! Кстати, уже прибегали пауки, посмотрели, побегали вокруг и умчались.
— Осторожнее там, — проворчал Ивашура, не зная, что сказать. — Старайтесь изучать его дистанционно, близко не подходите.
— Почему не подходить? Он безопасен, как огурец! Ну и выловили! — Меньшов хохотнул. — Бросил наживку и вытащил чудо-юдо! Не знаем, что и делать. Зато интересно.
— Поумерь восторги, — сказал Ивашура, невольно заражаясь оптимизмом физика. — Я к вам загляну утром.
Переварив сообщение, он провел обычное селекторное совещание, пожелал спокойной ночи Богаеву, утомленному организационно-хозяйственной деятельностью, и покинул штаб, почти полностью опустевший к вечеру.
В вагончике экспертов его уже ждали готовые к походу Рузаев, Гаспарян и Вероника. Эксперт Валера находился на дежурстве у связистов.
Вероника была одета в альпинистскую тройку: штормовку, непромокаемые брюки, горные ботинки, правда, без триконей. Гаспарян косился на нее с некоторой завистью и удивлением, разбавленным изрядной долей заинтересованности: девушка ему нравилась. Рузаев посматривал на Веронику с неодобрением, но молчал, зная, что Ивашура решений своих не меняет.
