Дмитрий Янковский - Правила подводной охоты
Мне хотелось, чтобы Молчунья тоже разделась, я жаждал ласкать взглядом ее тело – для меня это было важно.
«Что-то не очень хочется лезть в воду, – призналась она. – Тебе не кажется, что океан сегодня немного странный?»
Ее ощущения были на несколько порядков тоньше моих, к тому же она приучила меня им доверять. Хотя, если честно, океан показался мне совершенно обычным.
«Что же в нем странного?»
«Иногда мне не хватает знаков, чтобы объяснить, – вздохнула она. – Но сейчас мне кажется, что в океане появилась странная сила, которой не было раньше».
«Как это?»
«Трудно объяснить. К примеру, ты чувствуешь радиацию?»
«Нет, конечно. У людей нет органа для ее восприятия».
«Никакого органа и не нужно. Когда мы сопровождали контейнер с радиоактивными отходами, я ощущала, как излучение повреждает клетки внутри меня. Что-то внутри меня изменялось, понимаешь?»
«Ты просто мнительная».
«Нет. Это ведь несложно проверить. Так вот, сейчас от океана исходит очень похожее ощущение. Но не такое. Океан словно может не разрушить, а только изменить клетки. Может быть, даже в лучшую сторону, но я не хочу».
«А я искупнусь», – у меня не было желания все время идти на поводу у подруги.
«Только осторожнее. Я вчера с катера видела здоровенного хвостокола».
Вот кого я точно не боялся, так это скатов. С предостережением же по поводу океана было не так все просто. На самом деле я верил Молчунье, но ничего не мог поделать с мужским самолюбием.
К моему облегчению, океан оказался точно таким, как прежде – прохладным, но ласковым. Я опустил руку в набегающую волну, ополоснул лицо и прыгнул со скалы в воду. Вынырнув, я заметил, что Молчунья устроилась на камне возле кромки прибоя и глаз с меня не спускает. Похоже, ее заклинило, иногда такое бывало.
Наплававшись вдоволь, я протиснулся между скал и взобрался на камень к Молчунье.
«Пойдем, поедим», – она шевельнула пальцами.
Идея была хорошей, потому что после заплыва аппетит у меня разыгрался не на шутку.
После еды Молчунья, раздевшись до плавок, легла на подстилку и подставила спину солнцу. Оно опустилось довольно низко, но все еще обжигало. Я лег рядом, прижавшись щекой к плечу подруги.
«От тебя пахнет полынью», – показала она.
Я не хотел отвечать, потому что ощущал приближение ни с чем не сравнимого состояния, когда знаки немого языка уже не нужны. Иногда такое бывало, перед близостью или сразу после нее. Охваченные единой эмоцией, мы с Молчуньей понимали друг друга без языковых протезов, словно вливаясь друг в друга и становясь одним существом.
Кажется, она поняла мое состояние – ее ладонь легла мне на затылок и взъерошила короткую стрижку. Я подкрался губами к кромке волос за ее ухом и зажмурился от наслаждения, целуя жаркую, пропитанную солнцем кожу. Ветер был с нами третьим, но я не стеснялся его. Он волнами пробегал по нашим телам, ласкал их, словно огромный кот, которого можно чувствовать, но невозможно увидеть.
Молчунья напряглась, прижимая меня к себе, грудь ее стала вздыматься чаще. Я тоже разгорался, словно кувыркавшийся с нами ветер раздувал во мне пламя. Сдерживаться дальше не было сил, и я, стянув с подруги майку, пробежал губами по ее животу, поднимаясь выше и выше, до самой шеи. В голове закружилось, и мне казалось, что мы вдвоем парим в бескрайнем пространстве.
Я стащил с себя и с нее остатки одежды, и мы прижались друг к другу. Мы какое-то время играли, не давая губам соединиться, а потом, изнемогая от страсти, слились в поцелуе.
Казалось, остановить нас уже невозможно, как нельзя погасить раздуваемый ветром пожар, но, к моему удивлению, Молчунья вдруг решительно меня отстранила.
«Я не могу», – она шевельнула пальцами и мотнула головой.
«Что случилось?»
«Не знаю. Ты горький».
«Ты вбила себе в голову неизвестно что, – расстроившись, я сел на подстилке. – У тебя паранойя».
«Нет. Ты жил на материке, а я на острове. Вокруг меня всегда был океан, и я знаю, как он меняется».
«Но я здесь при чем ?»
«Не надо было тебе купаться. Не сейчас, не сегодня».
«Давно я не слышал подобного бреда».
«Не злись. Я очень тебя хочу, но не могу с собой ничего поделать. Мне кажется, что океан тебя изменил. Совсем немного, но, если мы с тобой соединимся сегодня, произойдет что-то страшное».
«У тебя кончились таблетки? – догадался я. – Ты боишься залететь?»
«Да».
«Но не обязательно...»
Она сжала мои пальцы, не дав договорить.
«Не надо. Я так не хочу. Давай лучше завтра».
Я готов был всерьез психануть и еле сдерживался. Молчунья оделась, и я последовал ее примеру, уже зная, что ничего не будет. Внезапно и оглушающе ринулись на меня звуки мира – добровольная глухота развеялась без следа, сделав окружающее привычным, пыльным и плоским. Ветер перестал быть живым существом, став обычным потоком воздуха. Он грохотал в ушах и разбивал море о камни. Чайки кричали над головой.
– Чертова дура! – сказал я вслух. – Маньячка хренова.
С ней и раньше такое бывало, но тогда она хоть не прикрывала свои отказы всякой мистикой. Это меня взбесило больше всего. Горький я ей! Ничего умнее не выдумала!
– Ну и иди к черту! – выкрикнул я, зная, что Молчунья меня все равно не услышит. – Уродка!
Психика у нее действительно была надломленной. То вспышки гнева ни с того ни с сего, то нытье без всякого повода. С одной стороны, все это понятно – физическая ущербность без следа не проходит, но с другой, почему я это должен терпеть?
Молчунья подошла ко мне сзади и потянула меня за локоть, привлекая внимание.
«Не обижайся», – она умоляюще глянула мне в глаза.
«Не буду. Просто ты сама хотела, я же чувствовал».
«Да. Но что-то случилось, и я теперь не могу. Хочу, но не могу. Так бывает. Если бы с тобой такое случилось, я бы не обиделась».
Жар во мне остывал – медленно, неохотно, оставляя после себя настоящую, не придуманную горечь.
Глубина шутников не любит
Молчунья растолкала нас с Пасом еще до подъема. «Забыли, что мы идем на тунца? » – шевельнула она пальцами перед моим лицом.
– Барракуда! – ругнулся я вслух. Пришлось одеваться и плестись в умывальник. «Я буду на катере», – сообщила Молчунья.
В ее взгляде мне померещилась тень вины. Я стиснул зубы и отвернулся. Не трудно было догадаться, что это за вина. Гораздо труднее было выяснить, с кем после меня Молчунья была этой ночью. Парни об этом старались помалкивать, прекрасно понимая, что мое терпение на пределе и я могу опуститься до рукоприкладства. Это было бы идиотским решением, но все чаще оно казалось мне единственно верным.
– Чего ты такой хмурый с утра? – спросил Пас в умывальнике.
