Роберт Хайнлайн - Достаточно времени для любви, или жизни Лазаруса Лонга
— Ага… а сколько вы дадите?
— Двенадцать тысяч.
— Ну знаете, это грабеж!
— Можешь не соглашаться. Предположим, на аукционе ты получишь за него пятнадцать тысяч долларов, тогда на руки тебе выдадут тринадцать тысяч пятьсот. Но если аукцион оценит его всего в десять тысяч, — а это я нахожу более вероятным, — ты получишь лишь девять тысяч. Пока, Клайд, я тороплюсь.
— Ну хорошо… тринадцать тысяч.
— Клайд, я уже назвал свою цену. Тебе часто приходилось иметь со мной дело, и ты знаешь, если я сказал — все, значит, все, торговаться бесполезно. Но если добавишь седло, уздечку и ответишь мне на один вопрос, я утешу тебя еще пятью сотнями.
— Какой вопрос?
— Зачем ты подался в эмиграцию?
Похоже, Лимер удивился, потом безрадостно усмехнулся.
— Потому что свихнулся, если хотите знать правду.
— Мы все такие в известной мере. Это не ответ, Клайд.
— Ну что ж… Мой старик был банкиром и такой же цепкий, как и вы. У меня все было хорошо: респектабельная работа, я преподавал в колледже. Но платили не слишком много, а старик мой всегда фыркал, когда я оказывался без денег, совал нос не в свое дело, насмешничал. Наконец мне все так надоело, что я спросил у него: не хочет ли он отдать мне и Ивонне нашу долю, оплатив нам билет в «Энди Джи»? Мы уедем, и он избавится от нас.
К моему удивлению, он согласился. И я не передумал. По-моему, человек с хорошим образованием — как у меня — может преуспевать где угодно… Мы ведь собирались не на дикую планету, все-таки приехали со второй партией — может, вы помните?
Но попали мы не туда, куда ехали, а в самую глушь, и мне пришлось делать такое, чем джентльмену заниматься не положено. Но вы только подождите, банкир; ребята подрастают, им потребуется образование посерьезнее тех пустяков, которые преподает миссис Мейбери в своей так называемой школе. Вот тогда-то я и понадоблюсь — и вы еще будете вежливо говорить со мной, звать профессором. Вы еще увидите!
— Желаю удачи. Так ты принимаешь мое предложение? Двенадцать тысяч пятьсот, включая седло и уздечку.
— Хм… я же сказал — да, разве не так?
— Ты ничего не сказал.
— Хорошо, согласен.
Серьезная девочка спокойно слушала.
— Ты можешь постоять, дорогая? — спросил Гиббонс.
— Да.
Он поставил ее на землю; девочка задрожала и ухватилась за его килт. Гиббонс полез в кожаную сумку, а потом, воспользовавшись широким крупом Бака как столом, выписал чек и акт о продаже и вручил документы Лимеру.
— Отнеси это Хильде, она в банке. А акт о продаже подпиши и отдай мне.
Лимер молча расписался, поглядел на чек, положил его в карман и вернул Гиббонсу акт о продаже.
— Что ж, спасибо, банкир… кремневая шкура. Куда доставить мула?
— Ты уже доставил его. Слезай.
— Что? А как я попаду в банк? И как доберусь до дома?
— Пешком.
— Что? Ну вот еще одна из ваших дурацких шуточек! Вы получите мула в обмен на наличные. В банке.
— Лимер, я заплатил тебе больше, потому что мул нужен мне немедленно, но вижу, что понимания мы не достигли. О'кей, отдай мне чек и вот тебе твоя расписка.
Лимер вздрогнул.
— О, нет — нет, не надо. Сделка заключена.
— Тогда немедленно слезай с моего мула. — Гиббонс многозначительно положил ладонь на рукоятку ножа, без которого мужчины не выходили из дома. — И давай рысью в город, чтобы успел, прежде чем Хильда закроет. А ну, живее! — Он холодно и невозмутимо взглянул на Лимера.
— Шуток не понимает… — проворчал Лимер, слезая на землю. И припустил к городу.
— Эй, Клайд!
Лимер остановился.
— Чего еще?
— Если увидишь, что сюда направляется добровольная пожарная дружина, скажи им, что они опоздали: дом Харпера сгорел. Но пусть Мак-Карти пошлет туда парочку человек осмотреть пожарище, хуже не будет.
— Ладно-ладно!
— Кстати, Клайд, а что ты преподавал?
— Я-то? Литературу. Я же говорил, что у меня хорошее образование.
— Помню, говорил. Поторопись, пока Хильда не закрыла. Ей нужно еще взять ребят из школы миссис Мейбери.
Не обращая больше на Лимера внимания, Гиббонс поднял девочку и сказал:
— Тихо, Бак. Постой-ка, старина. — И осторожно усадил ребенка на шею мулу. — Держись за гриву. — Потом сунул ногу в левое стремя, забрался в седло позади девочки и усадил ее поближе к себе. — Ну а теперь держись за эту штуку обеими руками, дорогая. Тебе удобно?
— Забавно!
— Даже очень, малышка. Бак! Ты слышишь меня, мальчик?
Мул кивнул.
— Ступай, ступай шагом в город. Иди медленно. Осторожно, не споткнись. Понял меня? Я не собираюсь дергать за узду.
— Мммедлно… ттта?
— Так, Бак.
Гиббонс бросил уздечку на шею Бака и сжал его бока коленями. Бак направился к городу.
Через несколько минут маленькая девочка печально спросила:
— А что будет с мамой и папой?
— С мамой и папой все хорошо. Они знают, что я забочусь о тебе. Как тебя зовут, дорогуша?
— Дора.
— Хорошее имя. Дора. Очень милое. А ты хочешь узнать, как меня зовут?
— Этот человек звал тебя банкиром.
— Но зовут меня по-другому, Дора. Этим словом называется моя работа, а зовут меня… дядя Гибби. Ну как, можешь повторить?
— Дядя Гибби. Забавное имя.
— Действительно, Дора. А едем мы на Баке. Он мне друг и будет и твоим другом, так что поздоровайся с Баком.
— Здравствуй, Бак.
— Здррат… орра!
— А он говорит понятнее, чем большинство мулов! Правда?
— Бак — самый лучший мул на Новых Началах. Он самый умный, а когда мы избавимся от этой уздечки — Баку не нужна упряжь, — он будет разговаривать понятнее… Ты сможешь научить его новым словам. Согласна?
— О да! — ответила Дора. — Если мама разрешит.
— Разрешит, не сомневайся. А ты любишь петь, Дора?
— Ага, я знаю такую песенку, чтобы хлопать в ладоши. Но сейчас хлопать нельзя. Или можно?
— Полагаю, что тебе лучше держаться покрепче. — Гиббонс поспешно перебрал в памяти все веселые песни, которые знал. С дюжину пришлось отвергнуть, как не пригодные для нежных ушей юных девиц. — Ну а как насчет этой?
За углом, за углом
Есть ломбард,
Где обычно я держу пальто.
— Ты можешь спеть это, Дора?
— О, это несложно! — И малышка запела тоненьким голоском, настолько высоким, что Гиббонсу вспомнился щебет земных канареек. — А это все, дядя Гибби? А что такое «ламбар»?
— Это место, где держат пальто, когда можешь обойтись без него. Куплетов еще много, Дора. Их тысяча тысяч.
— Тысяча тысяч? А это много? Наверное, целая сотня?
— Почти, Дора. А вот тебе еще один куплет:
А в ломбарде
Есть лавка, есть лавка,
Где моя сестричка продает конфеты.
— А ты любишь конфеты, Дора?
— О, да! Мама говорит, что они дорогие.
— На следующий год, Дора, они будут не такими дорогими. Сахарной свеклы посадили побольше. А теперь открой рот, закрой глаза и увидишь, что получишь. — Гиббонс покопался в кармане куртки. — Извини, Дора, сюрприз придется отложить: последнюю конфету получил Бак. Он тоже их любит.
— В самом деле?
— Да, и я научу тебя, как угощать его, чтобы случайно не лишиться пальца. Но конфеты ему не очень полезны, и Бак получает их лишь изредка, в качестве особого поощрения. За то, что вел себя хорошо. О'кей, Бак?
— О-гы!.. Пос!
Школа миссис Мейбери как раз закрывалась, когда Гиббонс остановил Бака перед дверью. Когда он опустил Дору на землю, оказалось, что девочка очень устала, и он взял ее на руки.
— Подожди-ка здесь. Бак.
Любопытствующие школьники расступились и пропустили гостей.
— Добрый вечер, миссис Мейбери.
Гиббонс забрел сюда почти инстинктивно. Хозяйка школы была седовласой вдовой, лет пятидесяти или старше, которая пережила двоих мужей и теперь мечтала о третьем, предпочитая целиком полагаться на себя, чем жить с кем-нибудь из дочерей, невесток или приемных дочерей. Она была из тех, кто разделял энтузиазм Гиббонса в отношении к жизненным удовольствиям, но была столь же осторожна, как и он сам. Гиббонс считал ее разумной во всех отношениях и видел бы в ней превосходный объект для женитьбы, если бы не тот неприятный факт, что жили они в различном времени.
Конечно, он не позволял ей догадаться об этом. Оба они прибыли с первым кораблем. Он не говорил о своей принадлежности к числу говардианцев и о том, что недавно прошел реювенализацию на Секундусе. Гиббонс решил, что будет выглядеть (косметически) лет на тридцать пять или около того. И с тех пор тщательно старался старить себя каждый год; для Элен Мейбери он был ровесником, она дарила ему дружбу и время от времени разделяла с ним общее удовольствие, не пытаясь завладеть им. Он весьма уважал ее.
— Добрый вечер, мистер Гиббонс. Это же Дора! Дорогая, где ты была? Что случилось?.. Неужели это синяк? — Приглядевшись повнимательней, она заметила, что ребенок весь в саже. Она выпрямилась. — Похоже, просто грязь. Рада видеть ее. Я уже беспокоилась сегодня утром, когда Дора не пришла как обычно с детьми Паркинсонов. У Марджи Брендон уже подходил срок… наверное, ты знал?
