Г. Гаррисон - Клуб любителей фантастики 21
Студенты группками рассаживались в зале, а когда свет погас, из фойе гурьбой ввалились еще несколько человек. Халдану, напряженно высматривающему среди них Хиликс, показалось, что в стайке промелькнувших теней была и она.
Когда дали свет на сцене и из-за кулис вышел докладчик, Халдан сконцентрировал на нем все внимание. Это был маленький лысый человечек с оттопыренными ушами, в возрасте далеко за шестьдесят. Он отступил на шаг от трибуны и представился неожиданно сильным для такого тщедушного человека голосом.
— Меня зовут Моран. Я профессор этого университета. Моей специальностью и одновременно темой сегодняшнего доклада являются английские поэты-романтики. Что — хм! — касается меня самого, то в туманном прошлом мои предки перекочевали из Ирландии. Согласно семейной легенде, ни один из Моранов не мог стать священником, потому что на земельном участке, где росла капуста Моранов, поселился эльф. Как вам эта версия?
Аудитория одобрительно засмеялась.
— Обо мне всё. Теперь о поэтах Я представлю их и позволю им самим говорить за себя.
Он читал выразительным, мелодичным голосом, передающим не только смысл стихов, но и настрой и чувства. С первых слов профессора Халдан понял, что будет слушать, затаив дыхание.
Голос Морана перескакивал через такие пропасти, края которых не могла бы связать никакая теория эстетики. Выразительность и энтузиазм Хиликс были бледным рассветом по сравнению с ослепительным солнечным полднем слов этого человека.
Халдан слышал рокот реки Алеф, впадающей в темное море, и знал, кого имел в виду Кольридж, когда писал:
Пред песнопевцем взор склоните,
И, этой грезы слыша звон,
Сомкнёмся тесным хороводом,
Затем, что он вскормлен медом
И млеком рая напоен![1]
С ним разговаривал сам лорд Байрон.
Совсем недавно Халдан считал, что ему повезло, раз Ките умер так рано. Теперь в полутемной аудитории он оплакивал смерть поэта, который мог с такой красочностью и точностью передать портрет Прекрасной Дамы.
Шелли пел для него. Вордсворт успокаивал его. Сердце Халдана пускалось в пляс под пискливые звуки шотландских волынок Бернса.
Когда в зале зажегся свет и толпа начала расходиться, он все еще пребывал во власти этого воодушевления. Не слышно было ни возбужденных голосов, ни аплодисментов. Халдан быстро вышел в вестибюль, чтобы там дождаться Хиликс.
В глазах, с которыми сталкивался его взгляд, таилась та же легкая грусть, что испытывал он сам, но глаз Хиликс он так и не встретил.
Халдан повернулся и вышел на улицу; вечер был холодным, а под ногами шелестели сухие листья. Остановившись перед фонтаном посреди университетского двора, он тихо проговорил:
Зачем, о рыцарь, бродишь ты,
Печален, бледен, одинок?
Поник тростник, не слышно птиц,
И поздний лист поблек.[2]
Юноша плотнее закутался в плащ и поднял воротник. На гранитных плитах тротуара лежала его удлиненная тень.
Тень не без основания напоминала Байрона. Халдан чувствовал духовную связь с Шелли, Китсом и Байроном. Он искал возлюбленную, а оказался один на один со своей любовью к древним поэтам.
С щемящей болью в сердце, уставший от жизни юноша брел по жухлой траве под голыми ветвями деревьев, жалующихся на холодный ноябрьский ветер. Сейчас он был не самим собой, а лишь призраком, блуждающим среди таких же призраков. Хиликс только познакомила его с бессмертными мастерами, Моран же связал его с ними навсегда. Утратившее душу тело Халдана шагало по опустевшему дворику, в то время как душа танцевала менуэт в салонах восемнадцатого века.
Он нашел свою машину и поехал к отцу.
Халдан-III еще не возвратился. Полный раскаяния оттого, что огорчил отца, Халдан достал из стола шахматы и расставил фигуры.
Грейстоун не мог читать свою лекцию бесконечно. После возвращения отца должно хватить времени на одну партию. Чувствуя себя виноватым, Халдан заранее решил, что сегодня отец выиграет.
Халдан-III вошел, потирая руки от вечернего холода. Его глаза просияли, когда он увидел шахматную доску.
— Хочешь проиграть?
— Скорее ты проиграешь.
— Посмотрим. Как доклад?
— Так себе, — ответил Халдан. — А как лекция?
— Великолепно. Теперь я отлично знаю, что такое эффект Файрватера. Налей-ка мне стаканчик, пока я раздеваюсь.
Халдан подошел к бару и налил два бокала.
Отец, сняв пальто, вернулся и пододвинул стул к шахматному столику.
— Значит, тебе доклад не особенно понравился? А вот Грейстоун был хорош, просто великолепен.
За игрой Халдан был молчалив и рассеян, пока отец не сказал:
— Не понимаю, почему вы, молодые, так легко изменяете своей специальности?
— Хм-м.
— На сегодняшней лекции была одна студентка гуманитарных наук Перед началом обо мне было объявлено, как о почетном госте; потом она подошла и представилась. Мы даже немного поговорили, и она прислушивалась ко мне, чего я не могу сказать о собственном сыне.
— Х-м. Как она выглядела?.. Тебе шах.
— Какая разница? Девушка как девушка.
— Просто мне интересно, заглядывается ли еще мой старик на молоденьких женщин.
— Как ты не раз мне любезно напоминал, я не очень наблюдателен. Не, насколько я помню, у нес были каштановые волосы, карие глаза, округлое лицо и волевой подбородок. Немного курносая. Высокие, широко расставленные груди. Она ходит покачивая бедрами, что удвоило бы ее доход, будь она проституткой.
Он посмотрел на сына со снисходительной усмешкой.
— Ты ждешь, что я буду описывать тебе родинку на ее левой груди или шрам от аппендицита в нижней части живота?
Халдан посмотрел на него без тени улыбки.
— Отец, прости! Я просто недооценивал твое чувство юмора.
— Удивительная девушка! Как будто красота только отражает ее ум. Во время нашей беседы у меня возникло ощущение, что я разговариваю с женщиной много старше. Она пишет эссе о поэзии Файрватера, и я рассказал ей о тебе.
— Она, наверное, действительно произвела на тебя огромное впечатление, если ты решился ей поведать о проклятии рода.
— Бесспорно. Я пригласит ее завтра на обед. Она живет и учится рядом — в Золотых Воротах. И я пообещал уговорить тебя пообедать с нами, если ты, конечно, снова не умчишься на какой-нибудь литературный доклад.
— Постараюсь быть дома, — вздохнул Халдан.
Глава третья
Она была прекрасна и холодна как Полярная звезда, и глаза, улыбающиеся отцу, отчужденно взирали на Халдана.
