Александр Абрамов - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 12
Упали первые крупные капли дождя. Фоукс грубо сказал:
— Чтобы никто об этом не узнал!
Он бросил враждебный взгляд на юношу, и они молча, держась поодаль друг от друга, направились к лагерю.
20
Некоторое время спустя к семи палаткам прибавился сборный домик, поставленный в центре лагеря. Как-то вся группа собралась в нем вокруг длинного стола.
Приближался торжественный момент, хотя все почему-то притихли. Командовал парадом Вернадский, который в студенческие годы научился сам себе готовить еду. Сняв с высокочастотного подогревателя какое-то дымящееся варево, он объявил:
— Кому калорий?
Еда была щедро разложена по тарелкам.
— Пахнет очень хорошо, — неуверенно заметил Нови. Он поднял на вилка кусок мяса. Оно было лиловатого цвета и, несмотря на то, что долго варилось, оставалось жестким. Окружающая его мелко нарезанная зелень выглядела помягче, но казалась еще менее съедобной.
— Ну, — сказал Вернадский, — ешьте! Уплетайте за обе щеки! Я пробовал вкусно.
Он набил рот мясом и долго жевал.
— Жестковато, но вкусно.
— Не исключено, что мы от этого умрем, — мрачно сказал Фоукс.
— Ерунда, — ответил Вернадский. — Крысы питались им две недели.
— Две недели — не так уж много, — возразил Нови.
— Ну ладно, была не была, — решился Родригес. — Послушайте, и в самом деле вкусно!
Немного погодя с ним согласились все. До сих пор все живые организмы Малышки, которые можно было есть, оказывались вкусными. Зерно было почти невозможно измолоть в муку, но когда это удавалось, можно было испечь богатый белком хлеб. Несколько таких хлебов и сейчас стояло на столе. Они были темного цвета и тяжеловаты, но вовсе не плохи.
Фоукс, изучив растительность Малышки, пришел к выводу, что при должном орошении и правильном посеве один акр поверхности планеты сможет прокормить в десять раз больше скота, чем акр земной альфальфы. Это произвело большое впечатление на Шеффилда, который тут же назвал Малышку житницей сотни планет. Однако Фоукс только пожал плечами.
— Ловушка для простаков, — сказал он.
Неделей раньше вся группа была сильно встревожена: хомяки и белые мыши неожиданно отказались есть некоторые новые виды травы, только что принесенные Фоуксом. Когда небольшие количества этих трав начали подмешивать в их обычный рацион, животные стали погибать.
Разгадка тайны? Не совсем. Через несколько часов вошел Вернадский и заявил:
— Медь, свинец, ртуть.
— Что? — переспросил Саймон.
— В этих растениях. Они содержат много тяжелых металлов. Возможно, это эволюционное защитное приспособление, чтобы их не ели.
— Значит, первые поселенцы… — начал Саймон.
— Нет, этого не может быть. Большинство растений совершенно безвредно. Только эти, а их никто есть не станет.
— Откуда вы знаете?
— Не стали же их есть крысы.
— То крысы…
Только этого Вернадский и ждал. Он торжественно произнес:
— Вы видите перед собой скромного мученика науки. Я их попробовал.
— Что? — вскричал Нови.
— Только лизнул, не беспокойтесь. Нови. Я — из осторожных мучеников. В общем, они горькие, как стрихнин. Да и как же иначе? Если растение набирается свинца только для того, чтобы его не съело животное, и если животное узнает об этом только когда умрет, то какой растению от этого толк? Горечь дает сигнал опасности. А тех, кто им пренебрегает, ждет наказание.
— А кроме того, — добавил Нови, — первые поселенцы погибли не от отравления тяжелыми металлами. Симптомы были совсем другие.
Эти симптомы прекрасно знали все. Кое-кто — в популярном изложении, остальные — более подробно. Затрудненное, болезненное дыхание, и чем дальше тем хуже. К этому сводилось все.
Фоукс отложил вилку.
— Постойте, а что если в этой еде есть какой-нибудь алкалоид, который парализует дыхательные мышцы?
— У крыс тоже есть дыхательные мышцы, — ответил Вернадский. — Их она не убила.
— А может быть, он накапливается?
— Ладно, ладно. Если почувствуете, что вам больно дышать, перейдите на обычный корабельный рацион — возможно, он вам поможет. Только берегитесь самовнушения.
— Это по моей части, — проворчал Шеффилд. — Насчет этого не беспокойтесь.
Фоукс тяжело вздохнул и мрачно положил в рот кусок мяса. Марк Аннунчио сидел на дальнем конце стола. Он ел медленнее, чем другие, и все вспоминал монографию Норриса Вайнограда «Вкус и обоняние». Вайноград разработал классификацию вкусов и запахов на основе механизма ингибирования ферментативных реакций во вкусовых сосочках. Аннунчио толком не знал, что это значит, но помнил все обозначения, характеристики и определения. К тому времени, когда он доел свою порцию, он определил вкус мяса, отнеся его одновременно к трем подклассам. Его челюсти слегка ныли от напряженного жевания.
21
Приближался вечер. Лагранж-I стоял уже низко над горизонтом. День выдался ясный, теплый, и Борис Вернадский был им доволен. Он сделал кое-какие интересные измерения, в его яркий свитер причудливо менял свои цвета от часа к часу по мере того, как солнца передвигались по небосводу.
Сейчас Вернадский отбрасывал длинную красную тень, и только нижняя ее треть, совпадавшая с тенью от Лагранжа-II, была серой. Он протянул руку, и от нее упали две тени — нечеткая оранжевая футах в 15 от него и более густая голубая в той же стороне, но футах в пяти.
Все это так ему нравилось, что у него не вызвало никакого неприятного чувства даже появление поодаль Марка Аннунчио. Вернадский отставил в сторону свой нуклеометр и помахал рукой:
— Иди сюда!
Юноша робко приблизился.
— Здравствуйте.
— Тебе чего-нибудь надо?
— Я… я просто смотрел.
— А! Ну, смотри. Знаешь, что я делаю?
Марк замотал головой.
— Это нуклеометр, — сказал Вернадский. — Его втыкают в землю, вот так. У него наверху — генератор силового поля, так что его можно воткнуть в любой камень.
Продолжая говорить, он нажал на нуклеометр, и тот на два фута погрузился в выход каменной породы.
— Видишь?
У Марка заблестели глаза, и это доставило Вернадскому удовольствие. Он продолжал:
— По бокам его стержня есть микроскопические атомные устройства, каждое из которых испаряет около миллиона молекул окружающей породы и разлагает их на атомы. Потом атомы разделяются по массе и заряду ядер, и результаты можно прямо считывать вот с этих шкал наверху. Понимаешь?
— Не очень. Но это полезно знать.
Вернадский улыбнулся и сказал:
