Александр Гейман - Чудо-моргушник в Некитае
И все? - удивленно и разочарованно спросят читательницы-дамы. Так просто? - Все да не все. Просто-то оно просто, только прибавьте к этой простоте весомость и фактуру аргумента Ахмеда, прибавьте его ораторский напор, прибавьте восемь часов кряду - и наконец, прибавьте всплески фантазии графа, чьи вдохновенные вставки время от времени расцвечивали искристыми блестками эту восьмичасовую речь в его защиту.
Граф, впрочем, и сам был ошеломлен столь простым и, однако же, чрезвычайно действенным ораторским методом. Он с горечью думал: А я-то, я! Старался, изобретал, на люстру прыгал, фаэтон* этот чертов делал... Почему я сразу не догадался позвать Ахмеда?..
___
* Я слышу уже любопытный дамский голосок: а что такое фаэтон? Милочка! неужели тебе ещё никто не показал? Вот так упущение! Ну что ж, придется автору восполнить этот зияющий пробел в знаниях, столь необходимых каждой особе слабого полу. Так вот, фаэтон, голубушка, это сесть на фарфоровое блюдце в одном углу огромной абсолютно пустой залы, наподобие, к примеру, хоккейной площадки, причем, пол должен быть паркетным и свеженатертым, а твой партнер должен находиться наискосок напротив в другом углу и тоже седалищем на фарфоровом блюдце. Затем надо тихонечко-тихонечко, чтобы не разбить блюдца, съехаться на середину залы, провести сеанс умоляния о прощении, а после разъехаться обратно, опять же, не повредив блюдечки. Второе условие то, что отрываться во все время сеанса от блюдечек никак нельзя, а то будет не фаэтон, а черт знает что - вопля с пляской, а не фаэтон. Так что садись, милая, на блюдечки и греби на середку залы - вот и весь фаэтон, скажи спасибо автору, что научил, только подумай, глупенькая, а будет ли сын природы Ахмед забивать себе голову таким извращением? Чушь это декадентская для додиков, не вздумай ей заниматься, лапушка! Клара Цеткин и та не занималась, а уж про Клеопатру и мадам Помпадур и говорить нечего!
Итак, после первой ночи, где Ахмед поднял свой голос турка, конюха, негра и человека в одном лице в поддержку графа, произошел перелом. Императрица вечером призвала графа за свой стол и ласково сказала:
- Мой друг, взбодритесь! Я уже не сержусь на вас. Вы совершенно, совершенно прощены мной! Я дожна вам признаться, - заметила государыня с лукавой улыбкой, - в душе я уже давно простила вас, но не хотела дать понять вам это так быстро.
- О, как мне выразить свое восхищение таким великодушием! - склонился в поклоне обрадованный граф.
- Очень просто - вы должны включить меня на ведущую роль как актрису, - отвечала императрица. - На празднике пересечения границ я наряжусь нимфой и вознагражу вас за подвиг.
Граф обещал это с легким сердцем. Они условились, что императрица сначала будет лететь впереди лодки графа в качестве небесного идеала канатная дорога с кабиной и прочая снасть уже были сооружены - а затем скроется в гроте, куда, после победоносной схватки с наглыми таможенниками, должен был вступить Артуа.
- Через день сюда привезут акулу-крокодила, - сказала императрица, - и мы, наконец, сможем совершить это великолепное действо. Мы все так его заждались! И тогда-то, в гроте любви, я дарую вам свое полное и окончательное прощение.
- Но, ваше величество, я надеюсь, вы и после этого будете позволять мне быть иногда виноватым? - поинтересовался граф, изображая озабоченность.
- Вы хотите, чтобы я одаривала вас виной?
- О да, ваше величество! Это такая сладость - искупать свои проступки перед вами!
- Обещаю вам - вы будете иногда виноваты, - торжественно проговорила императрица.
Граф припал к её руке в жарком поцелуе.
Дальше все пошло по плану. За день до торжества состоялась генеральная репетиция. На мостках стояли Артуа, аббат Крюшон, Ли Фань, главный сценарист, а поодаль на берегу толпилась толпа избранных зрителей. Хор фрейлин под управлением палача грянул балладу, сложенную в честь подвигов графа:
Оттягивает шею
С усами голова.
А кто её владелец?
Дрочилка Артуа!
Уа! Уа! Дрочилка Артуа!
Тайком сопливит кто-то
Чужие рукава.
А чья это работа?
Дрочилки Артуа!
Уа! Уа! Дрочилки Артуа!
Рукой под юбку лазит
При муже - раз и два!
А кто же так проказит?
Дрочилка Артуа!
Уа! Уа! Дрочилка Артуа!
Далеко над озером разносились чистые девичьи голоса. Казалось, все звуки природы смолкли, чтобы не нарушить мелодической сладостной гармонии. Проняло всех, даже Артуа непроизвольно стал подкручивать усы и молодцевато подбоченился. Он не был тщеславен, но теперь невольно поддался чувству гордости: "Да, - растроганно думал граф, - да уж, не про каждого при жизни слагают баллады!"
Эту же мысль высказал Ли Фань:
- Ах, аббат! - признался он со вздохом. - Я завидую графу самой черной завистью. Когда я слагал эти строфы, то мне казалось, что слава графа в моих руках. Но теперь, когда я слышу со стороны эти божественные звуки, то понимаю, что подвиги графа сами обессмертили себя, а я, увы, всего лишь орудие!
- Ах, коллега, - назидательно отозвался аббат, - вам грешно! Чем завидовать, совершили бы сами что-нибудь столь же героическое!
- Ну, куда мне, - поник литератор.
Меж тем граф Артуа, благословленный аббатом, одним махом скинул одежонку и прыгнул с мостков в лодку под восторженные клики избранной публики. Перед ним скользила на тросах небольшая беседка, где в качестве небесного идеала возлежала в прозрачном пеньюаре императрица.
- Поехали! - молодечески скомандовал граф гребцам.
Те налегли на весла. По утвержденному сценарию граф должен был обхватить одной рукой мачту и начать онанировать другой рукой. В нетерпеливой публике уже заключали пари - какой именно рукой и что обхватит граф. К общему удивлению, граф вдруг стал, схватившись за мачту, высоко вскидывать колени, будто исполнял упражение "бег на месте". Лодка начала сильно качаться. От берега оторвалась потревоженная акула-крокодил и, выпучив глаза, стала наблюдать за телодвижениями графа. В публике тоже царило недоумение.
- Не понимаю, что такое делает граф? - нервничал Ли Фань. - Согласно сценарию, он давно должен начать онанировать... Зачем он подпрыгивает на месте, хотел бы я знать?
- Может быть, он бережет силы для завтрашнего представления? предположил аббат.
Меж тем, лодка ткнулась носом в землю, а небесный идеал скрылся в гроте, поглядывая оттуда за продолжением великолепного представления. Граф одним прыжком вымахнул на берег. Он выхватил шпагу - к нему уже приближались некитайские солдаты в форме гвардейцев кардинала Ришелье - они изображали французских таможенников.
- Как вы смеете в голом виде пересекать границу Франции, та-та вас и та-та и та-та! - произнес предписанную фразу офицер.
