Роберт Шекли - «Если», 1992 № 04
И вот Верен предстал перед Финродом Фелагундом. Королю не нужно было напоминать о кольцах, он и так сразу узнал сына Барахира из Дома Беора. Наедине Верен поведал Правителю о гибели отца и о том, что было с ним в Дориате. Рассказывая о Лучиэнь, об их счастье, Верен не смог сдержать слез, поэтому и не заметил, как озабочен Король его рассказом. А Фелагунд вспомнил слова, сказанные когда-то Галадриэль; теперь он понял, что ее предвидение начинает сбываться. Тень гибели маячила впереди. С тяжелым сердцем проговорил Фелагунд:
— Проклятье Феанора опять напоминает о себе. Понятно, что Тингол хочет погубить тебя, но не его намерения важны здесь, а пути Провидения. Упомянуть Сильмариллы — значит прикоснуться к Проклятью, пожелать обладать ими — значит пробудить к жизни могучие силы. Ты должен знать, что сыновья Феанора скорее пожертвуют всеми эльфийскими землями, чем отпустят Камни в чужие руки. Проклятье тяжким Роком лежит на их Доме. Сейчас Келегорм и Карафин живут у меня, и хоть я — сын Финарфина и Король, они забрали большую власть и продолжают править своими народами. Со мной они дружелюбны, по крайней мере, на словах, но к твоей нужде вряд ли отнесутся сочувственно. Я не отказываюсь от своей клятвы, но, должен признать, мы в ловушке.
На следующий день Король обратился к своему народу. Он напомнил о подвигах Барахира, о своей клятве, связавшей Нарготронд с домом Беора, рассказал о просьбе, с которой обратился к нему сын Барахира, и просил князей подумать, как здесь можно помочь. Едва он договорил, вскочил Келегорм. Потрясая обнаженным мечом, он вскричал:
— Мне наплевать, друг он Морготу или враг, Эльф, или Человек, или какая другая живая тварь! Ни закон, ни колдовство, ни сами Валары не спасут этого бродягу от нашего гнева, если он попробует присвоить Сильмарилл. Пока стоит мир, никто, кроме нас, не смеет посягать на Камни Феанора!
Много еще говорил Келегорм, и собравшимся казалось, что сидят они на склонах Туны в Тирионе и слышат жаркие речи самого Феанора. Потом встал Карафин. Говорил он спокойнее, но нарисовал в воображении слушателей такую яркую картину гибели Нарготронда и так запугал их, что до самых дней Турина ни один местный житель не сошелся с врагом в открытом бою, а предпочитал действовать тайком, из засады, пуская в ход магию и отравленные стрелы. С тех пор забыли в Нарготронде об узах родства и жестоко стали преследовать всех пришлых, кем бы они ни были. Забыта была древняя честь и доблесть эльфийского народа, и потемнело в подгорном королевстве.
А тогда, после речей Келегорма и Карафина, возроптал народ. Стали кричать, что. Фелагунд — не Валар и не указ им, и многие отвернулись от Короля. Проклятье Мандоса снова словно ослепило сыновей Феанора; решили они избавиться от Финрода и захватить власть в Нарготронде по праву старейшего рода князей Нолдоров.
Владыка Фелагунд, видя, что не повинуется ему народ его, снял серебряную корону и швырнул под ноги толпе со словами:
— Дешево стоят ваши клятвы на верность королю. Но свою клятву я ценю дороже и ухожу, чтобы сдержать слово, данное другу. Неужели тень Проклятья накрыла всех и никто не пойдет со мной? Или мне уйти, как бродяге, которого выставили за дверь?
Десять Эльфов встали рядом с Королем. Старший из них, Эдрахил, поднял корону и сказал государю:
— Лучше бы до нашего возвращения передать ее наместнику. Пусть правит от твоего имени. Ты был королем и останешься им и для меня, и для своего народа, что бы ни случилось.
Внял Фелагунд и передал Правление брату своему, Ородрефу. Карафин с Келегормом переглянулись с усмешкой и, не сказав ни слова, вышли из зала.
* * *Был осенний вечер, когда Фелагунд, Берен и десять их спутников покинули Нарготронд. Вдоль берега Нарога дошли они до Водопадов Иврина. В Сумеречных Горах наткнулись на стоянку орков и ночью перебили их, забрав одежду и оружие. После этого Фелагунд искусно загримировал свой отряд под банду орков. Это помогло им продвинуться далеко на север, к западному проходу между хребтом Эред Ветрин и плоскогорьем Таур-ну-Фуин. Уже некоторое время за ними наблюдал из своей башни Саурон. Сомнения одолевали подручного Врага. С одной стороны — ничтожная ватага орков спешила на север, возможно, по воле Темного Владыки; с другой — всем слугам Моргота, идущим этой дорогой, велено было давать отчет Саурону о своих делах и новостях, собранных в пути. В конце концов, Саурон решил не рисковать и послал слуг, наказав доставить непонятных орков пред свои очи.
Теперь поединок Саурона и Фелагунда, прославленный потом в песнях, был предрешен. И он состоялся, причем оружием в нем были заклинательные песни. В старой балладе рассказано, как сила Короля Фелагунда скрестилась с темным знанием Саурона.
Он начал с древнего ведовства;
О вероломстве звучали слова,
О коварном ударе исподтишка,
Который наносит родная рука.
А Фелагунд, покачнувшись, запел,
Что стойкости духа неведом предел.
Отважный вступает в неравный бой
И тайну в могилу берет с собой;
Ему дорога лишь свобода и честь.
Пел, что из плена спасенье есть…
Сплетались напевы, боролись мотивы,
Сияли и гасли речей переливы;
Заклятья Врага нарастают, как шквал,
И Фелагунд, защищаясь, призвал
Всю силу, все чары эльфийских земель…
Птиц Нарготронда послышалась трель,
Море вздыхает за окоемом,
За Западным Краем, Эльфийским Домом,
Волны ласкают жемчужный песок,
Тучи сгущаются, свет поблек
Над Валинором. От нового горя,
От пролитой крови хмурится море.
Нолдоры силой берут корабли.
Светлые гавани тают вдали.
Вздыбился лед у чужих берегов…
Черные скалы да волчий зов,
Жалобы ветра, стаи ворон,
В ямах Ангбанда — невольничий стон…
Гром уже грянул, огонь запылал —
И Финрод к подножию трона упал.[9]
Саурон сорвал с них орочьи обличья, но узнать, кто они и куда шли, так и не смог.
Он бросил пленников в подземелье и угрожал безжалостной расправой, если ему не скажут правду. Время от времени во тьме вспыхивали страшные глаза и волк-оборотень пожирал одного из несчастных, но никто не дрогнул и не выдал тайны.
