Владимир Венгловский - Половинки космоса (сборник)
– А ты почему не пьешь? Бери! Я специально две заказал, для компании, не люблю один.
Я внутренне сжимаюсь – кружки эти литра на полтора каждая. Не уверен, что потяну столько. Но все равно решительно беру одну и делаю глоток. Нам вместе скучать на этой грузовой жестянке еще месяца три, надо как-то налаживать отношения. А пиво – удачный повод.
– Люблю темное пиво, – говорит он довольно. – Оно нажористей.
Атависты странные. И сленг у них странный. Сначала я даже не понимаю, что он имел в виду, но, скрипнув мозгами, все же выстраиваю ассоциативно-логическую цепочку: с понижением температуры жидкости вроде как сгущаются, так? Так. Ну, до определенной границы, конечно. А чем холоднее – тем темнее, тоже вроде как логично. Фух! Нет бы просто сказать, по-человечески! Какой извращенец любит теплое пиво? Ну кроме этих, зеленохолмовских, с их традиционным горячим элем, не о них сейчас речь, но все равно – это же надо такую пакость выдумать?!
– У вас все ОК? – спрашиваю, пытаясь завязать разговор. Он обрадовано улыбается, кивает быстро.
– Да-да, капитан был очень любезен… тут хорошо. Тихо так. И народа мало.
Это он в точку.
Насчет народа.
Нас на борту всего трое, если его самого не считать. Я, капитан и Эджен, он за груз отвечает. И не сказать, чтобы мы особо перерабатывали. После изобретения дешевых и безопасных бортовых комов, которые следят абсолютно за всем гораздо лучше живых людей, народу в космосе поубавилось. На больших пассажирских команда, конечно, поболее нашей, но только за счет стюардов, всяких там горничных и прочей обслуги. А офицер и там только один – капитан. Он же пилот. Он же бортмеханик. Он же представитель компании. У него все равно работы практически никакой. Несколько раз за весь полет вставить в приемник автопилота стержень с нужной программой, да на обедах наиболее важным пассажирам поулыбаться – вот и вся служба. Если, конечно, не случится чего-нибудь совсем уж из ряда вон.
Как с «МариТе», например…
– А тебе нравятся звезды? – спрашивает он вдруг. Я в это время рассматриваю пену в своей кружке. Она очень красивая, вся такая ломкая, насквозь пронизанная постоянно меняющимися структурными напряжениями. Очень похоже на корону быстрого пульсара в период активности, только в негативе. Ну, короче, отвлекся я и потому брякнул, не подумав:
– Да, конечно. Они красивые. На них кульно смотреть…
Черт. Ну вот, опять!
Утыкаюсь носом в кружку, делая вид, что пью. Да что со мной сегодня такое?! Он подумает, что я специально. Что я из этих, на которых политкоррщик намекал. Вот же!.. только пометки в личном деле мне и не хватало. Надо, наверное, брякнуть теперь что-нибудь совсем уж идиотское – пусть лучше думает, что я полный кретин.
Осторожно скашиваю глаза. Странно, но он, похоже, совсем не обиделся. Сидит вполоборота, улыбается, повернувшись лицом в сторону иллюминатора, словно действительно может там что-то разглядеть. Впрочем, слепой-то он, конечно, слепой, но сверхчувственниками их ведь не зря прозвали. По каюте перемещается вполне свободно, за мебель и стены не задевает и кружкой мимо рта, что характерно, ни разу пока еще не промахнулся. Да и тот парень, на «МариТе», он ведь тоже как-то справлялся со своими обязанностями. Он стюардом там был, тогда-то еще их талисманами никто не считал.
Вообще-то ходили слухи, что это диверсия была. Но я полагаю – вранье. Газетчики придумали. Им простая халатность неинтересна, им сенсации подавай. А тут – такая лакомая авария! Круизный лайнер высшей категории, не нам чета, с кучей всяких жутко важных шишек на борту. Тур экстра-класса по диким местам, вдали от цивилизации и все такое. Экстрим-Экстра называется, некоторые любят. Они тогда как раз над Тау Цеты были, на кольца любовались, когда автопилот заглючило. Позже выяснили, что сам ком ни при чем был, просто стержень попался бракованный. Один случай на десять миллионов, так компания утверждала – ну, вот экстримщикам тем как раз и повезло.
Хотел бы я посмотреть, как все эти шишки со своих креслиц и шезлонгов повылетали, когда начало их швырять из стороны в сторону да крутить с перепадами от невесомости до чуть ли не десяти жэ! То-то, наверное, зрелище было. Когда капитан догадался стержень вынуть, они все, конечно же, в рубку ломанулись – жаловаться. Они-то думали, что все самое страшное уже позади и теперь пора претензии предъявлять да с адвокатами связываться по поводу вчинения исков. А вот облом!
Потому что в рубке стоял очень бледный капитан и держал в руке два аварийных стержня. Аварийные стержни почти в два раза длиннее обычных, их легко отличить – обычные-то как раз валялись по всему полу. Шкафчик-держатель во время аварии оторвало от переборки и расколотило, вот они и высыпались. И перемешались – теперь никто бы не смог сказать навскидку, какой из них на посадку, а какой на взлет. Но это – не страшно, всегда по кодам проверить можно. Сунул в приемник, посмотрел код раскрытия, вынул обратно и уложил в нужную ячейку. Возня, конечно, но вполне осуществимо.
Аварийные стержни – дело другое.
Аварийная программа включается моментально, как только стержень попадает в приемное устройство. И уже не может быть выключена – до самого своего завершения.
Их было два, стержня этих.
Их всегда два. На любом корабле. Один – срочное возвращение на базу. Второй – экстренная посадка на ближайшую кислородную планету. Стандартный набор. Их даже крепят всегда стандартно, не в общем держателе, а прямо на корпусе приемника, сверху. Справа – возврат, слева – посадка. Всегда – именно так. На всех кораблях – от эсминца до самой распоследней шлюпки. Чтобы в любой самой что ни на есть аварийной ситуации, даже при самой крайней спешке, в бреду или вообще на ощупь никто не смог бы перепутать. У них даже внешние капсулы промаркированы чуть ли не диаметрально противоположными цветами – возврат светится в инфра-режиме, посадка – в ультра.
Но сейчас эти их промаркированные капсулы жалко помаргивающими осколками хрустели под ногами – сами-то стержни представляют собой жутко прочный кристалл, им подобное обращение нипочем, а вот капсулы на прямое попадание тяжелого шкафчика явно рассчитаны не были. Лайнер круизный – как корзина тухлых яиц, попробуй не то что уронить, тряхнуть чуть посильнее – вони не оберешься. Вот и не беспокоился никто особо о повышенной ударопрочности.
Два одинаковых стержня.
Понимаете, да?
До базы, с которой «МариТе» стартовала, было не меньше двух недель, да и то – если на форсаже. А ближайшая кислородная планета – вот она. Под самым боком. И два стержня. Один – посадка, пусть даже и не очень мягкая, на вполне себе кислородной, хотя и не слишком цивилизованной Четвертой Никсона и ожидание спасателей. Второй – медленная смерть на разваливающемся и теряющем кислород корабле во время безнадежной попытки добраться до базы.
![Владимир Буров - Альфа Центавра [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
