Александр Иванов - Тени острова Дронов
— «… Красавец, красавец! Коллеги, а ему идёт этот колпак! Давайте ещё бороду из ваты соорудим…».
— «Не… народ! Надо было ему программу прописать… по ведению новогодних тусовок. Пусть работает заводилой. Или разводилой, смотря по обстановке».
— «Бросьте, коллеги, это же дурной тон — мода на роботов-заводил прошла ещё в пред-иду-щем-м веке! Азимова смотрели — „Я робот“? Тупое кино… Надо было лучше Верочку из технической библиотеки пригласить, тогда и заводила не нужен! Кирилл, шеф, как там у вас в пред-иду-щем-м веке, библиотека-рши водились?».
— «Ну, что вы! За кого вы нас принимаете? Мы ещё при лучине жили. Всё самое лучшее появилось только после вашего рождения!».
— «Ха-ха, шеф, понял! Оценил! Предлагаю по семь капель добавить за бли-блиотека-ршш!».
— «Всё, Игорёк, капать больше не будем. Шеф, не обращайте на него внимания, у него ещё не выработалась стойкость к этиловой продукции отечественной оборонки…».
— «Как не капать? А я ещё с дроном на бру-др-шавт не чокался! Правда, дроша? А? Дроша, сколько будет — дважды-два-четыре, а? Ну-ка, сосчитай!».
Обращение было направлено к нему, но он не понял его смысл — не уловил логики вопроса. Поэтому он попытался уточнить поставленную задачу, но обнаружил, что синтезатор речи заблокирован приоритетной командой, обойти которую в данный момент он не в силах. Тогда он попытался установить контакт с человеком по телепатической сети, благо она оказалась не блокирована — послал пакет инициирующей информации, но спрашивающий человек не обратил на это никакого внимания. Зато тот человек, которого называли Корнеем и шефом, резко повернул голову в его сторону и внимательно на него посмотрел.
Затем один из людей взял бутылку тёмного стекла и разлил по стаканам прозрачную пахучую жидкость. Анализатор запахов выдал — «спирт этиловый ректификованый», который, после слов: — «Ну, за Новый Год!», был перелит внутрь человеческих организмов. После чего все люди зафыркали и закрякали и, взяв столовые приборы типа «вилка», принялись активно потреблять, внутрь же, неопознанные элементы органического происхождения, и при этом шумно и невнятно обмениваться речевой информацией. Лишь один Корней ничего не потреблял, а молча, посматривал на него, покручивая в пальцах металлический стакан с остатками спирта этилового.
— «Корней, шеф! Послушайте, послушайте! Коллеги! Мы же ещё не вставили в наших дронов три закона робот-то техники! Он же нас уважать не может! А давайте прямо с-счас и вставим — научим его уважать человека. А? С-слышь, дрон, ты меня уважаешь? Стань с-смирно, скотина, перед венцом творения… Славик, что ты? Нет, пусть он встанет смирно… коллеги… пусть он встанет… перед венцом… он же кто… а я же кто… уф-ф-ф…».
— «Набрался, „венец“. Говорил я, хватит капать. Так, Слава, на тебе доставка его домой, передашь матери из рук в руки. Шеф, простите ради бога, мы всё приберём. Народ, всё, праздник кончился! По коням! Мусора и тару не оставлять».
Он смотрел на них и думал — до чего сложные у людей проявления разумной деятельности — ничего не понял, ничему не смог научиться. Значит, слабый у него ещё разум. Потом он удивился таким своим мыслям и стал их анализировать, но очень быстро запутался в логике и, в конце концов, решил разобраться позже, когда станет более разумным.
А люди между тем ушли из поля его зрения, забрав с собой множество материальных объектов, как то: пустую бутылку тёмного стекла, пустую бутылку светлого стекла, которую достали откуда-то снизу, стаканы различных разновидностей, остатки продуктов питания органического происхождения, неизвестные объекты, неподдающиеся классификации и одного человека в плохо транспортабельном состоянии. А Корней остался.
В помещении наступила тишина, и они долго сидели неподвижно и смотрели друг другу в глаза. Он и Корней. Точнее, сидел Корней, а он стоял на монтажном столе возле имитации праздничного дерева, украшенного мерцающими светодиодами и увитого металлически отсвечивающими разноцветными пластиковыми лентами. Он стоял, смотрел и думал. Прежде всего, он думал о том, что думать, само по себе интересное занятие. Во-первых, этот процесс плохо поддавался управлению, поскольку сам процесс управления находился в одной плоскости с мыслительным процессом и поэтому трудно было определить, что же чем управляет — управленческий процесс мыслительным или мыслительный управленческим. Это влекло за собой усиление умственной деятельности, которое, во-вторых, доставляло ему удовольствие. Думать — это удовольствие. И он думал, продолжая смотреть в глаза человеку.
Далее оказалось, что смотреть в глаза другому разумному существу очень полезное занятие — в них ты видишь своё отражение. В других глазах. То есть, смотришь вглубь них, но при этом и вглубь себя. И чем дольше ты в них смотришь, тем глубже видишь и себя тоже. Интересно, а человек тоже видит себя? Или его мыслительные процессы значительно обширнее и значимее и он видит нечто большее. Хотя… Что может быть большим самого человека?
А Корней поставил стакан металлический на стол канцелярский встал и подошел к столу монтажному, взял его с этого стола, повертел из стороны в сторону, отчего он испытал несколько неприятных моментов, перенёс и поставил на стол канцелярский, сел за этот же стол и снова углубился в мыслительный процесс. И это продолжалось долго, до того момента, когда ему надоело стоять просто так, он поднял манипулятор и снял со своей головы нестандартный элемент комплектации красного цвета, чтобы рассмотреть его напрямую, а не через отражение в стекле лабораторного шкафа. Корней вздрогнул и слегка отстранился от стола:
— «Что это сегодня на тебя нашло? То теле-сеть произвольно активируешь, то колпак самостоятельно снимаешь. Прямо-таки, новогоднее чудо-юдо… Знать бы, что сейчас творится в твоих электронных цепях… Ладно, завтра отправлю тебя на Остров. Там будем тебя гонять и обкатывать, посмотрим, на что ты ещё способен. Ах, чёрт! Завтра же праздники начинаются… Служба транспортировки наверняка пару дней работать не будет. И в институт без специального допуска не попадёшь до конца каникул. И кто придумал такие длинные праздники? Наверное, бездельник какой-нибудь…»
Корней встал, походил по помещению, затем вернулся к столу канцелярскому, взял карандаш грифельный, повертел его в руке и бросил на столешницу. Затем принялся издавать высокие звуки переменной тональности и непонятного назначения, и при этом покачиваться с пятки на носок. И это тоже продолжалось довольно долго, так, что ему снова надоело, и он попытался вернуть элемент типа «колпак» на голову. Вернуть не получилось, колпак съехал с головы и упал на край стола, а с края стола на пол. Тогда он подошел к тому месту, где оканчивалась столешница, и заглянул за него вниз. Куда делся колпак, он не успел увидеть, зато успел ощутить глубину расширившегося пространства и впервые испытал чувство, которое впоследствии определял словом «страх». Он отшатнулся от края и попятился назад, оглянулся вокруг, заметил, что стол со всех четырёх сторон ограничен аналогичными провалами пустоты и испытал ещё одно новое чувство, определяемое им в том же последствии как «паника». Дальше он действовал, плохо понимая и слабо контролируя свои поступки — расставил все свои шесть ног в стороны, основательно упёрся ими в твёрдую поверхность стола и замер в таком устойчивом положении, прикрыв при этом глаза непрозрачными защитными шторками. Прикрыть уши было нечем, поэтому пришлось оставить их беззащитными, зато он хорошо услышал, как Корней растерянно, вполголоса произносит:
