Дмитрий Колосов - То самое копье
Брови Баязида грозно сошлись к переносице. Сиятельный султан не привык к тому, чтобы ему ставили условия. Но он сдержался, ибо любопытство пересилило гнев.
— Чего ты хочешь?
Пауль не стал таить.
— Я пришел в лагерь Тимурленга с женщиной. Ее у меня похитили, а потом враги предали и меня. Я хочу отомстить им и вернуть ее!
Баязид усмехнулся. Горячность, звучавшая в словах юноши, пришлась ему по душе.
— Законное желание. Я помогу тебе отомстить врагам и вернуть женщину. Но…
— Я должен не просто вернуть, но и спасти ее! — перебил султана Пауль. — Ей угрожает опасность!
— И ты знаешь, как это сделать?
Конечно же Пауль не знал. Но он верил, что Шева жива, он верил, что она подобралась к Тимуру, и потому он должен был во что бы то ни стало спасти ее. А еще он свято верил, что разыщет Шеву.
— Да, знаю. Я найду ее, если ты позволишь мне сделать это.
— Положим, я помогу тебе. Но что получу взамен я?
— Голову Тимура! — решительно ответил Пауль и сам ужаснулся собственным словам.
Он намеревался сокрушить течение времени. Но что поделать, он готов был пойти даже на это, ибо любовь к Шеве значила больше, чем будущность мира. Баязид испытующе посмотрел на юношу.
— Не слишком ли щедр ты на обещания?
— Нет, не слишком. А еще ты должен опасаться своих татар. Тимур подкупил их, они предадут тебя!
Баязид хмыкнул. Мысль о возможном предательстве татарских туменов уже не раз посещала и его самого.
— Но почему я должен верить тебе? Ты подслушал слова своего господина?
— Нет.
— Откуда же ты знаешь? Быть может, ты чародей, и тебя стоит окурить рутой[35]?
— Поступай, как тебе угодно. Если ты не веришь мне, вели отрубить мне голову. Но придет день, и ты убедишься, что я был прав.
Султан задумался. Сердце подсказывало ему, что пленник не лжет.
— Допустим, я верю тебе. И что ты мне посоветуешь?
— Отведи татар в тыл своего войска, откуда они не смогут переметнуться на сторону врага. Развяжи упорный бой по всему фронту, а тем временем я пробьюсь к шатру Тимура и снесу ему голову!
Баязид молча рассматривал пламя свечи, плясавшее замысловатый танец в обнимку с врывающимся через полог ветерком. Потом он резко отшвырнул в сторону кинжал и поднялся.
— Пойдем!
— Куда? — спросил Пауль.
— На свежий воздух.
Миновав умолкнувших при появлении султана эмиров, они вышли из шатра. Ночь уже поглотила землю и теперь тщетно пыталась сожрать лагерь османов, освещенный мириадами ярко пылающих костров. Баязид указал рукой в небо — туда, где горела неразличимая среди других светил багровая звезда. Но султан был столь зорок, что увидел ее, и радостная улыбка осветила его лицо.
— Звезда Бахрам[36]! Она предвещает удачу! — Султан порывисто прижал к себе юношу. — Сделай то, что задумал! Я дам тебе воинов. Ты завтра же принесешь мне клятву верности и получишь под начало один из лучших моих отрядов. И если ты положишь к моим ногам голову Тимурленга, ты станешь самым близким из приближенных! А пока ступай. Мои люди укажут тебе место, где ты сможешь выспаться.
Баязид подозвал к себе воина и велел ему отвести Пауля в одну из палаток…
Юноша уже ушел, а Баязид еще долго смотрел ему вслед. Он не очень-то поверил посулам пленника — не так-то просто добраться до самого Тимура. Но не стоило сбрасывать со счетов и волю всемогущего случая. Разве не на глазах Баязида дерзкий рыцарь-серб проник перед битвой в шатер великого Мурада? И разве не рука дерзкого одиночки сразила того, кто повелевал жизнями многих тысяч? И разве не он, Баязид, в последний миг отпрянул в сторону, вместо того чтобы подставить собственную грудь?
Но не надо больше об этом. Все, кому выпало несчастье увидеть неловкое движение принца, сошли в могилу. Все, кроме тех, кто сделал вид, что ничего не заметил.
И потому Баязид решил поверить пленнику. Ведь кто, как не он, знал, что судьбу целой эпохи можно изменить единственным ударом меча…
11Господин счастливых обстоятельств любил оружие. Шева давно подметила, что мужчин таинственным образом тянет к блестящим орудиям убийства, но страсть Тимурленга была исключительной. Лишь познав силу этой страсти, можно было понять, почему Тимурленгу удалось завоевать мир.
Куда бы ни держал свой путь Господин счастливых обстоятельств, за ним всегда следовали три-четыре повозки, груженные столь дорогим сердцу властелина оружием. Под неусыпным оком стражи за Тимуром следовали клинки, копья, луки и щиты, которые он сам брал в руки в те времена, когда лично возглавлял стремительный натиск конников. Это оружие хранило следы ударов вражеской стали. Но оно, устояв в сечах, медленно уступало времени. Кое-что из боевого арсенала давно пришло в негодность, но Тимурленг наотрез отказывался избавиться даже от самой завалящей стрелы. Быть может, именно эта стрела принесла ему победу в битве на Тереке, а вон тот изодранный сталью и изглоданный неразборчивыми червями щит укрывал своего хозяина от дождя стрел при осаде Хорезма. Все это было памятью, великой памятью, а с памятью, как известно, не расстаются.
За Тимуром везли и другое оружие — выкованное искусными мастерами для войсковых смотров и больших торжеств. Оно было оправлено в золото и каменья, оно было приятно глазу, но неудобно для руки. С мечом, сверкающим ярче солнца, было радостно проскакать мимо строя ликующих воинов, но надо было быть полным дураком, чтобы обнажить его против врагов.
Третью часть составляли подарки от тех, кто желал считаться другом Тимурленга. Такое оружие отличалось пышностью и безумной ценой. Тимурленг хранил его, как хранят бесформенные слитки золота или неграненые камни, но не любил брать его в руки. Рукоять подаренного клинка могла источать яд, а древко копья могло предательски переломиться в самый неподходящий момент.
И наконец, последняя часть оружейных запасов была предметом особой гордости Господина счастливых обстоятельств. Ее составляли трофеи, захваченные Тимурленгом у многочисленных врагов, в большинстве своем обретших вечный покой и лишь редко доживающих свой век где-нибудь в отдаленной крепости в Герате или Моголистане. Эту часть Железный Хромец любил не менее, чем свое боевое оружие, ибо она также навевала память. Приятно было коснуться меча шаха Мансура, который едва не рассек в битве голову Тимурленга. Благо шлем оказался крепок, а рука, позабыв о ноющей боли, вовремя подставила под блестящий клинок ширазского эмира окованное крепчайшей сталью навершие щита. Или лук эмира Вали, стрелка, с каким мало кто мог равняться. Вали имел возможность сразить Тимурленга, но в последний миг рука его дрогнула, сохранив Господина счастливых обстоятельств для исполнения воли Аллаха. А вот это копье бросил к его ногам могущественный Джият-ад-дин. А вот еще одно, принадлежавшее отступнику Тохтамышу. А рядом — кинжал Хусейна, бывший при неудачливом владыке Мавераннахра, когда тот тщетно пытался укрыться от воинов Тимурленга в одной из заброшенных мечетей. Тимурленг особенно любил эту игрушку, ибо она напоминала о том, чья смерть открыла ему путь к вершине власти. И сейчас этот кинжал Тимурленг с гордостью показывал женщине, собственноручно введенной им в свой шатер.
