Борис Левандовский - Обладатель великой нелепости
Недостающую часть окровавленного огрызка между его ног обнаружили позднее в заднем кармане его джинсов…
Блондин врезался в «мерседес» и рухнул на асфальт, выронив свою ношу.
Толстяк опустился рядом с ним на колени и совсем по-детски заплакал.
Она дрожала от сырого промозглого ветра; вся ее одежда насквозь промокла из-за сырой травы – меньше часа назад прошел дождь.
Но посмела приподняться, только когда услышала близкий знакомый шепот:
– Не бойся, теперь все в порядке. Я вернулся, чтобы позаботиться о тебе…
Она устало улыбнулась, подняла голову, собираясь что-то ответить, но короткий хруст ее собственных шейных позвонков стал последним звуком в ее жизни…
Глава 3
Лозинский убеждается
Весь следующий день после вторжения своего бывшего пациента Лозинский оставался дома. Выходной он провалялся в постели, почти ничего не ел и даже курил в несколько раз меньше, чем обычно.
Хирург помнил, как очнулся около пяти часов утра на полу комнаты, долго соображая, что произошло с ним ночью. Затем обнаружил скопившиеся в ушных раковинах сгустки запекшейся крови, кое-как привел себя в порядок, перелег на кровать и проспал уже естественным сном до полудня.
К вечеру Лозинский обнаружил, что начинает глохнуть. Если первую половину дня он ощущал только легкое жжение в ушах и чувство, будто они набиты ватой, то позднее дела заметно ухудшились. Он уже не просто слышал плохо, – звуки словно умирали, едва достигнув нервных окончаний. Собственные шаги он воспринимал как серию коротких отрывистых щелчков, а скрип матрацных пружин – как чей-то сухой кашель под кроватью. Почти то же самое происходило и со словами, произнесенными вслух, – он мог отчетливо расслышать только один-два первых слога. Завершенную форму обретали лишь фразы, звучавшие в сознании.
Но даже постоянно прокручиваемая перед внутренним слухом мысль принадлежала не ему – «Теперь ты знаешь…» Она повторялась настолько часто, что вскоре окончательно потеряла для него всяческий смысл.
В первый день Лозинский практически не пытался осмыслить разговор с его бывшим пациентом, превратившимся в чудовище; в его голове образовался хаос, быстро перешедший в полную апатию.
Приходить в себя хирург начал только следующим утром. Но главной тому причиной послужил не начавший медленно возвращаться слух – впервые за много лет Лозинскому приснился Ай-Болит. Его приход точь-в-точь как в детстве повторял прежние явления.
«Здравствуй, Феликс! – словно старому знакомому подмигнул пухленький розовощекий доктор, совершенно не изменившийся за прошедшие годы. – Ты ведь никогда не забывал о нас, правда? Даже если тебе так казалось. – Было похоже, что Добрый Доктор чем-то очень доволен. – Кстати, как там поживает наш пациент? Ты ведь догадываешься, кого я имею в виду? Мой и… твой – наш. А? Да-да, Герман. Как ты его находишь? Великолепно, не так ли? Ну, ну, Феликс, это лишнее… Может, ты еще до конца не понял, однако ты вовсе никакая не жертва – ты один из его создателей, пускай даже твои функции сводились лишь к бессознательному механическому исполнению. Да! Да! Вся эта глупая болтовня о знании, неумышленной передаче вируса посредством собственной крови и так далее – ЧУШЬ! Ты чист, абсолютно чист. Если не веришь, можешь сам убедиться в этом. Ведь это проще простого! Но…» – Ай-Болит поднял вверх указательный палец.
На какой-то миг Лозинскому показалось, что тщедушная фигурка Ай-Болита затрепетала, как дымный фантом от сквозняка, и из-за маски-миража выглянула истинная сущность Доброго Доктора. Это длилось не более чем долю секунды, но вполне достаточно, чтобы Лозинский пережил глубокое потрясение, – настолько увиденное было чуждо всему человеческому.
«…Но, главное, теперь ты стал одним из нас! Хотел ты того или нет. Это факт, Феликс, доказанный факт».
«Мне плевать на все это, ты, ряженый урод! – наконец ответил Лозинский. – Я не знаю, кто вы, но я не дурак! Возможно, вы действительно использовали меня, хотя я могу только гадать, почему вам требуется чья-то помощь, однако даже мое невольное участие в чем-то, не может превратить меня в одного из вас!»
«Дурачок, – снисходительно усмехнулся Добрый Доктор, – разве ты не понимаешь, что твой личный выбор лишен всякого смысла. Ты тот, кем являешься. Человек никогда не решает это самостоятельно. Это не его выбор. Сколько раз твои намерения соответствовали реальным поступкам? Если это и происходило, то только потому, что планы кого-то большего случайно совпадали с твоими. Ты посчитал, что предложение рождается благодаря возможности выбора? В принципе это так. Но в ином смысле: ты либо выбираешь добровольно, либо – под принуждением. Посмотри теперь – разве вышло иначе? Конечно, конечно! Когда я говорю один из нас – это не означает, что ты действительно способен подняться на наш уровень, стать в буквальном смысле, как я или… не важно, – а подразумевается быть на одной стороне. Если хочешь, назови это взаимовыгодным сотрудничеством. Не будь глупцом, игры закончились, а упрямство бессмысленно – ты уже один из нас, и куда разумнее было бы извлечь для себя пользу, добровольно исполняя то, от чего тебе все равно никуда не деться».
«Это мы еще посмотрим!» – бросил Лозинский и неимоверным усилием заставил себя проснуться.
Уже через час разговор с Ай-Болитом казался ему не больше, чем реакцией на пережитый стресс, воскресившим в памяти давно забытые детские кошмары.
Другое дело – Герман. И вирус…
Придя в больницу, он первым делом подал заявление о своем увольнении. Никто, разумеется, не возражал.
Но перед этим он все-таки успел сделать еще кое-что – побывать в архиве хирургического отделения, чтобы отыскать какие-нибудь документы, связанные с пребыванием Германа в больнице. Главным было узнать его адрес.
Но ни стационарной карты, ни каких бы то ни было отметок в журнале за период весны 1998 года, да и вообще ничего, связанного с Германом, ему обнаружить не удалось. Создавалось впечатление, что такой пациент никогда не поступал ни в отделение, ни в больницу.
Озадаченный, Лозинский прекратил поиск нитей. Впрочем, он довольно смутно представлял, как поступил бы, выяснив местопребывание Германа.
Выйдя из здания больницы, Лозинский испытал чувство, которое ожидал меньше всего – облегчение.
Раскрыв зонт, он медленно направился к центральной части города, где находилась автобусная остановка. На полпути Лозинский неожиданно свернул и пошел в совершенно другую сторону. Временное облегчение исчезло. Он кружил в течение часа по мокрым улицам, купил в киоске три пачки сигарет, выкурил пару штук подряд, стоя под каким-то навесом, после чего продолжил блуждание по городу. При этом он не вполне осознавал, что движется по сужающейся спирали, постепенно приближаясь к подсознательно намеченной цели.
