Сидней Боундс - Человек в лабиринте. Сборник зарубежной фантастики
Но ни один специалист по пластическим операциям не возьмется устранить недостаток Мюллера. Такому калеке остается одно: удалиться от общества. Более слабый, возможно, выбрал бы смерть. Мюллер выбрал изгнание».
Роулинг еще весь дрожал после своего непосредственного контакта с Мюллером. Ведь целую минуту он воспринимал рассеянное, обволакивающее излучение невольных проявлений личности. Эти волны, хлещущие из глубин человеческой души, вызывали чувства угрозы и депрессии.
То, чем гид раны одарили Мюллера, не было даром телепатии. Он не мог «читать» мысли и мысли передавать. Из него самопроизвольно просачивалась личность: поток самой дикой жалости, река тоски и отчаяния, всевозможнейшая душевная нечисть. И он не мог это удержать. В ту быстро прошедшую, но долгую, как вечность, минуту Роулинг был всем этим захлестнут, а до этого и после его окутывала туманная, беспредметная жалость.
Но он переживал это по-своему. Печаль Мюллера стала печалью его личной, но облеклась в осознание тех кар, которые изобрел Космос для своих обитателей. И Роулинг почувствовал диссонансы всех созданий: обманутые надежды, отвергнутую любовь, резкие слова, нерастраченное сочувствие, голод, алчность и жажду, нож зависти, кислоту разочарований, ядовитое жало времени, гибель маленьких насекомых зимой, слезы божьих созданий. Познал он тогда старение, немочь, ярость, беспомощность, одиночество, опустошенность, пренебрежение собою и обман. И услыхал немой вопль космического гнева.
«Неужели мы все таковы? — задал себе Роулинг вопрос. — И все передаем то же, что и Мюллер, — и я, и Боудмен, и мама, и та девушка, которую я любил когда-то? И все, бродящие по свету, посылают такие сигналы, которые мы не принимаем из-за различной частоты волн. Это же настоящее счастье, что не принимаем. Чересчур больно было бы постоянно слышать эту жуткую песнь».
Боудмен произнес:
— Очнись, Нэд. Перестань размышлять и следи, чтобы тебя что-нибудь не угробило. Ты уже в секторе Ц.
— Чарльз, а как ты чувствовал себя рядом с Мюллером после того, как он вернулся от гидранов?
— Расскажу тебе позже.
— Чувствовал себя так, словно понял, что такое человеческое существо?
— Расскажу тебе позже… обещал же.
— Позволь мне говорить о том, о чем я желаю, Чарльз. Путь здесь безопасен. Я сегодня заглянул в человеческую душу… Потрясающе… Но… послушай, Чарльз, невозможно, чтобы Мюллер по-настоящему был таким. Ведь это добрый человек. Он излучает мерзость, но это лишь фон. Это что-то, что не следует слушать… всего лиши искаженные сигналы, точно так, если направишь усилитель к звездам и слушаешь голоса призраков… Тогда с самой прекрасной звезды доносится ужасный вопль, но это лишь реакция усилителя? это не имеет ничего общего с природой самой звезды… это… это… это…
— Нэд!
— Извини, Чарльз.
— Возвращайся в лагерь. Мы все отлично знаем, что Дик Мюллер — прекрасный человек. Именно поэтому он нам понадобился. Ты тоже нам необходим, поэтому замолчи и смотри, куда идешь. Медленнее. Спокойнее, спокойнее. Налево какой-то зверь. Ускорь шаги, Нэд. Но спокойно. Это единственный способ, сынок. Спокойнее.
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
Когда они встретились на следующий день, то оба чувствовали себя свободнее. Роулинг после отдыха под проволочной снотворной сетью в лагере, выспавшийся и посвежевший, нашел Мюллера возле высокого пилона на краю большой центральной площади.
— Как ты думаешь, что это такое? — начал Мюллер, едва Роулинг приблизился. — Такой же стоит на каждом из восьми углов. Я наблюдаю за ними несколько лет. Они вращаются. Взгляни.
Он указал на одну из граней пилона. Приближаясь, Роулинг с расстояния десяти метров начал ощущать излучение Мюллера. Однако преодолел себя и подошел ближе. Накануне он был не так близко за исключением той ужасной минуты, когда Мюллер схватил его и привлек к себе.
— Видишь это? — спросил Мюллер, похлопывая по пилону.
— Какой-то знак.
— Я выпаривал его почти шесть месяцев. Использовал кристаллы хрусталя вон с той стены. Каждый день посвящал этому час или два, прежде чем на металле остался явственный след. Потом наблюдал. В течение одного здешнего года знак совершает полный оборот. Значит, эти столбы вращаются. Незаметно, но вращаются. Разновидность календаря.
— А они… а ты… а ты когда-нибудь…
— Ты что-то заговариваешься, парень.
— Извини. — Роулинг отступил на пару шагов, стараясь не подать виду, что ему вредит близость Мюллера. Раскраснелся, взъерошился. На расстоянии пяти метров почувствовал облегчение, но и там, чтобы выдержать, должен был себе повторять, что переносит излучение легче.
— О чем ты хотел спросить?
— Ты наблюдал только за этим пилоном?
— Делал отметки и на других. Наверняка, вращаются все. Но я не нашел механизма. Под этим городом расположен некий фантастический мозг. Старый, миллионы лет ему, а он все работает. Быть может, это — жидкий металл, в котором циркулируют зачатки сознания. Этот мозг вращает пилоны, заведует доставкой воды, чистит улицы.
— И расставляет ловушки.
— И расставляет ловушки, — подтвердил Мюллер, — но с этим я не разбирался. Когда я проводил раскопки, здесь и там под мостовой, то натыкался только на грунт. Быть может, вы, сукины дети, археологи, найдете мозг этого города. А? Есть какие-нибудь следы?
— Вроде бы нет, — ответил Роулинг.
— Ты говоришь и вроде бы сомневаешься.
— Потому что я не знаю. Я не принимал участия в работах внутри лабиринта. — Роулинг невольно улыбнулся неуверенно и тут же пожалел об этом, так как услышал по контрольной линии замечание Боудмена, что неуверенная улыбка заранее предполагает какую-нибудь ложь, и каждую минуту Мюллер может его уличить. — Я работал преимущественно вне лабиринта, — пояснил Мюллеру. — Возле входа. А позднее, когда мы вошли, меня направили прямо сюда. Поэтому я не знаю о других открытиях. Если что-нибудь открыли вообще.
— Они намерены раскапывать мостовую? — спросил Мюллер.
— Не думаю. Мы зачастую не копаем вовсе. Есть исследовательская аппаратура, сенсорные приборы, лучевые зонды, — воодушевленный собственной импровизацией, Роулинг продолжал: — Когда-то археология была разрушительницей, это верно. Чтобы исследовать, что находится под пирамидами, мы должны были разобрать сами пирамиды. Но сейчас ко многим работам привлекаем роботов. Понимаешь, это новая школа, подземное исследование без раскопок. Таким образом мы сохраняем памятники прошлого дня…
— На одной из планет Эпсилон Индейца, — сообщил Мюллер, — каких-нибудь пятнадцать лет назад группа археологов совершенно разобрала древний памятник неизвестного происхождения и никаким образом не удалось восстановить это здание, так как никто не знал, по какому принципу оно построено. Как ни пытались сложить, оно рассыпалось, и это была огромная утрата. Я видел случайно эти руины несколькими месяцами позже. Конечно, ты знаешь об этом случае.
