Виталий Храмов - Сегодня – позавчера
— Это он нас убил, — прохрипел старшина, — мы ему колёса отбили, в ленивец попали. А он нас тут же и накрыл.
— Мы ещё живы! Сколько снарядов?
Оказалось — два бронебойных и три — картечь.
— Лупи картечью!
Дробовик калибра 37-мм — это вам не хухры-мухры! Поднявшихся в атаку немцев сметало, как кегли при страйке. Они залегли. И хорошо — картечь кончилась. И мы залегли. Танков и броневиков (целых) перед нами не было. Я вспомнил слова особиста, поднялся над щитком пушки, бегло пересчитал. Девять. Одного не хватает.
По щитку щёлкнула пуля и с рёвом срикошетила вверх. Я спрятался.
— Девять. Не хило мы им дали!
— Что девять?
— Девять танков подбили. И это мы ещё не всерьёз воюем. Заманиваем их.
— Умираем только всерьёз.
— Ты это брось, старшина. Сейчас они нам новые мишени пригонят от моста, отстреляем с тобой снаряды и уходи. Ребят своих заберёшь и уйдёшь.
Старшина хмыкнул, пополз к своим раненным — один пришёл в себя.
Кадет влетел на огневую, так же как и я — на четвереньках.
— Молодец, Михаил! От лица командования объявляю тебе благодарность! Буду просить представить тебя к награде.
— Служу Трудовому Народу!
— Не ори. И объясни мне, какого лешего ты оставил позицию и припёрся сюда?
— Мельник приказал. Послал проверить почему орудие молчит.
— Танки ждём. Потому и не отсвечиваем. А ты нас демаскируешь, ходишь тут. Ладно. Иди, Мельнику передай, что у нас всё в порядке. Пусть они с Озеровым пехоту отсекают. У нас ещё два снаряда.
— А потом можно мне сюда вернуться?
— Можно Машку за ляжку и козу на возу. Разрешаю.
Кадет уполз в ход сообщения. Стрельба стихала.
— Что-то мне это не нравиться, — пробурчал я. Выглянул из-за пушки. Тут они, немцы, не отходят. Близко — метрах в трехстах залегли.
— Перегруппируются — опять полезут. Слышишь — рычат моторами.
— Что-то они слабовато. Я от них ждал большего.
— Всегда так. Самолетов сегодня нет. А то бы уже бомбили. Они как споткнуться — тут же самолёты налетают, — старшина лёг рядом, достал махорку.
— Как ребята?
— Один очнулся. Нога перебита — идти не сможет. Второй тяжелый. Ты их перевязал?
— Я.
— Хорошо перевязал. Жгуты бы не наложил — уже кровью бы истекли. Где научился?
— «Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь».
— Стихи? Ты из студентов?
— Нет. Контуженный я. На всю голову.
Я тоже закурил. Приполз Кадет.
— Миша, наблюдай. Только не высовывайся. Ты свой лимит героизма на сегодня выбрал.
— Это ты, сынок, танк этот сжёг?
— Я.
— Спасибо тебе, парень! От всех нас. Отомстил ты за ребят. Я видел, как они горели. Живьём! Так им, вражине!
— А время только к девяти, — я посмотрел на часы, — Я думал уже за полдень.
— Рота! К бою! — донеслось далёкое. Я продублировал.
— Кадет, твоя позиция — тот ход сообщения. Пехоту не подпускай. Чаще переползай.
— Понял.
— Ну, старшина, с Богом! — я подтянул к себе оба снаряда, похожих на большие патроны.
Старшина открыл затвор, глянул сквозь него, потом стал выглядывать через прорез в щитке орудия, крутил маховики.
— Всё! — сказал он, опять ложась на землю, — ждём. Бить будем в упор, наверняка. Ты, старшина, снаряды-то положи и иди. Я один управлюсь. Пехотой лучше займись.
— Ладно.
Я лёг в край огневой, положил рядом две «колотушки», что были за поясом и мешали. Разорвал пачку с патронами, стал набивать в рожёк. Стрельба разгоралась с новой силой. Стали слышны крики на немецком. Я выглянул — танк шел не на нас, правее. За ним бежала пехота. Напротив меня немцы наступали перебежками, но как-то вяло, как сонные.
— А вот и наш клиент! — крикнул я. Танк вырос как из-под земли, пуская клубы чёрного дыма и ревя. Башня его стала поворачиваться, выискивая жертву для себя. За ним, из той же лощинки вылез бронетранспортёр.
Они пошли на нас. Пехота немцев приободрилась, забегали энергичнее, стрелять стали чаще. Из бронетранспортёра на ходу выпрыгивали ещё серые фигуры, разбегались, залегали. Подмога. Я подобрал карабин одного из павших пушкарей, стал выцеливать серых мечущихся немцев. До чего не удобная штука, этот карабин! После каждого выстрела надо передёргивать затвор! Каменный век! Не попал, казалось, ни разу, хотя отстрелял четыре обоймы. Потом им надоело и пулемет бронетранспортёра стал класть вокруг меня петли очередей. Пришлось отползать в другое место.
— Как ты, Бог Войны?
— Жду. Пока танк на меня внимания не обращает — есть шанс.
Из хода сообщения я отстрелял ещё обойму, в этот раз видел, как после моего выстрела один из врагов сломался пополам, упал. Бросил карабин, пополз опять на первую позицию — в правый угол огневой, где оставил гранаты. Дополз, выглянул, торопливо дал очередь в немца, пока он не скрылся. Попал! Вон как заорал! А я ему в ответ:
— Гитлер капут!
И в том же направлении метнул обе гранаты М24, после выдёргивания шнура выдержав их в руках до счёта «тысяча два». Бухнули обе, я встал на колено, расстрелял весь рожёк. Кажись, охладил пыл врага в этом месте. Рухнул на спину, перезарядил автомат.
Старшина крутил маховики, смотрел сквозь ствол. Танк ревел уже рядом, его пулемёты захлёбывались. Из танковой пушки больше не стрелял. Старшина, наконец, перестал крутить ручки, засунул снаряд в ствол. Я перевернулся, чтобы видеть танк. Батюшки — так он уже прямо передо мной! Звонко тявкнула пушка справа, танк вздрогнул всем корпусом, я видел попадание в нижнюю часть переднего бронелиста. Полетели какие-то осколки. Двигатель танка рявкнул и замолк. Откинулись люки. Ну уж, нет! Не дам! Шустрые, как тараканы чёрные танкисты посыпались сразу со всех сторон танка. Одного я срезал — он так и повис на башне, ещё одного сбил очередью в спину, остальные скрылись за корпусом подбитой машины. Но с той стороны стрелял Кадет, что-то орал. Я выхватил гранату, взвел, ударил её о шлем — это же РГД — и бросил её, стараясь перекинуть через корпус танка, чтобы граната рванула с той стороны.
— Атас!
Кинуть-то кинул, а меня обстреляли слева, едва успел откатиться. А вот старшина не успел. Я услышал, как он ойкнул. Так, откуда же ему прилетело? Слева? Я откатился к колесу пушки, прижался к нему спиной, развернулся налево. Вот они! Двоих увидел, одного успел свалить, второй скрылся. Я кинул ему РГД:
— Атас!
А к моим ногам упала М24, сердце сжалось и остановилось — меня как током пробило. Судорожно схватил деревянную ручку, отшвырнул её от себя, упал лицом вниз, вжимаясь в землю. Какая у неё выдержка? Секунды четыре? Сколько немец её держал в руках? Гранаты рванули одновременно. Меня долбануло взрывной волной, затошнило. Ранило? Ощупал себя — вроде цел. Быстро перезарядился.
