Александр Громов - Запретный мир
– Нас не пропустят ни завтра, ни послезавтра, никогда. У Двери всегда стоит часовой, а теперь их, должно быть, десять человек. В следующий раз они могут оказаться более проворными.
– А сюда они не сунутся? – с беспокойством спросил Юрик.
– Могут, но я не думаю, что они попытаются. Я ведь могу оказаться сильнее, чем их маг, и разрублю кого-нибудь Дверью. Зачем им это? Дикий мир опасен, рано или поздно он убьет нас, и они это знают. Им проще подождать, они ведь убеждены, что заперли нас, что идти нам некуда…
Отчего-то запершило в горле. Юрик прокашлялся.
– А… это так и есть?
Юмми печально кивнула:
– Да. Это так и есть.
Глава 32
Стрелок, на той поляне
Кто поздно так бежит?..
А.К. ТолстойЕсли Витюня лукавил, уже только по привычке требуя возвращения в «нормальный» мир, то Юрик лукавил и подавно: он-то собирался вернуться всерьез и куда лучше тупого штангиста понимал, насколько это непросто. Во-первых, гипотеза насчет того, что Растак отпустит гостей из Запретного мира, чуть только в них отпадет надобность, с самого начала годилась только для умственно ослабленных, и то до женитьбы. Раскатал губу – закатай обратно, чтобы не шлепала на ветру. Ясен пень, вождь не отпустит! Не кретин. Использует на всю катушку, а потом либо прикажет ненароком пристрелить на охоте, либо, если он уж очень рачительный хозяин, оставит при себе на всякий случай. Во-вторых, и вследствие этого единственный шанс вернуться в цивилизованный мир – удрать, подкараулив случай. В том, что случай представится не слишком скоро, Юрик не сомневался, следовательно, оставалось одно: быть мудрым змеем, терпеливо ждать и не щелкать клювом, когда придет время.
Сейчас он подозревал, что такое время пришло… ну, то есть не совсем еще пришло, но уж явно на подходе. Наверняка. И вообще, если лоточник, хотя бы и бывший, не понимает таких вещей и не видит мига, когда мимо него, сонно усмехаясь, плывет удача, то быть ему не лоточником и предпринимателем в перспективе и даже не советником туземного вождя, а инженером на агонизирующем заводе, больше он ни на что не годен.
Информация! – вот что сейчас было важнее всего. И Юрик, до поры разумно избегавший надоедать супруге расспросами о каналах проникновения из мира в мир, теперь при каждом удобном случае переводил разговор на Двери и в том преуспел. По-видимому, доверие жены-туземки было безграничным, во всяком случае, она охотно пускалась в объяснения и сердилась разве что на непонятливость мужа.
– Ну как ты не понимаешь, – старалась растолковать она и в помощь словам пыталась показать на пальцах сложные картины. – Двери же связаны между собой! Вот так, как будто они соединены ниточками, видишь? Они неразлучные сестры, и каждая отзывается на движение другой. Когда кудесник открывает Дверь в один из доступных ему миров, он одновременно тревожит и другие Двери, одни сильнее, другие совсем слабо. Другой какой-нибудь чародей, стоя у своей Двери, может почувствовать, что где-то открылась Дверь… конечно, если он сильный чародей, а не неумеха. Ну вот, понял?.. Кроме того, одна и та же Дверь открывается в разные миры с разным усилием. Куда-то можно попасть легко, а бывает и так, что у слабого мага не хватает сил, чтобы открыть и уж тем более удерживать Дверь в какой-нибудь неудобный мир. Тогда некоторые из них загодя вдыхают конопляный дым, другие едят сушеные мухоморы… Иногда помогает. Конечно, опыт и осторожность – главное. Сильный, но неопытный чародей может сгоряча рвануть Дверь так, что одновременно распахнет настежь и несколько других Дверей, иногда сам этого не заметив…
– А твой дед заметил? – вставил Юрик слово.
Юмми вздохнула.
– Если бы он не заметил и не почувствовал, как кто-то посторонний вошел в наш мир, мы бы с тобой никогда не встретились, муж мой…
– А если бы на вас тогда не напали крысохвостые… – с ядом начал Юрик, но, одумавшись, махнул рукой: – Ладно уж, замнем… Слушай, а что ты чувствуешь, когда открываешь Дверь?
– Тяжесть. Что чувствует человек, когда поднимает над головой камень или бревно? – Юмми пожала плечами. – С Дверью то же самое, только тяжесть бывает разная. У нас когда-то легче всего было открыть Дверь в мир Солнца, труднее всего – в мир Выхухоли.
– А в мир Рыси? – полюбопытствовал Юрик. – Ведь твой дед просил тогда помощи у этого… у Шанги?
– В мир Рыси – не очень тяжело, – неохотно призналась Юмми. – Понимаешь, дедушка устал и очень спешил…
– Поспешишь – людей порешишь, – пробормотал Юрик.
– Что?
– Ничего, я так… А как ты заставляешь Дверь открыться именно в нужный мир, а не в какой-нибудь другой?
Этого Юмми объяснить не сумела, и пальцы не помогли. Точно так же не поддавалось объяснению словами, как чародей вообще чует присутствие Двери там, где любой другой не видит ничего необыкновенного. Объяснить нельзя, Дверь просто чувствуют, и все. Как описать словами густую синь вечернего неба тому, кто слеп от рождения? И надо ли? Мало кто из людей умеет ощутить кожей присутствие Двери, и еще меньше тех оберегаемых от всякой напасти счастливцев, из кого годы учения могут сделать сильного кудесника, опору и защиту племени перед сильнейшим врагом. Муж не чувствует Двери, это видно сразу. Он великий воин и мудрый советник вождя, но не чародей.
И все-таки Юмми расстроилась. Впрочем, она сумела объяснить мужу многое другое, и муж не гневался. Причину очевидного поражения Растака он понял с полуслова: одно союзное войско напоролось на другое, сильнейшее. Сговор магов решил дело – иначе откуда бы Волки взяли столько воинов?
– Дурь какая, – только и пробормотал Юрик, скребя затылок. – Полный атас… Слышь, это что же выходит, вас вообще нельзя завоевать, так, что ли?
– Плосколицые недавно попытались, – Юмми уклонилась от прямого ответа.
– А всякие там южане? Ты же говорила, что там целые эти… империи. – Значение последнего слова Юрик тщился объяснить супруге минут пять, остро ощущая ущербность местного лексикона, помогал себе жестикуляцией, чертил прутиком в золе и даже пытался сложить из еловых шишек иерархическую пирамиду. – Неужто ни разу не сунулись?
Кажется, Юмми поняла.
– Двенадцать поколений назад вождь полуденных народов, считавший себя величайшим из воителей, победил степные племена, истребив непокорных, как степной пожар истребляет траву, и привел к границам наших гор и лесов неисчислимые полчища воинов, – заговорила она нараспев, как бы начиная очередное старинное сказание, и усмехнулась. – Узнав, что ему придется иметь дело с ариями, он без боя повернул обратно, как поворачивали все его предшественники, познавшие на себе силу Договора…
– С кем, с кем дело иметь? – Юрик как сидел, так и подпрыгнул, вроде мины-лягушки. Челюсть отпала, кожа на лбу смялась гармошкой, уши зашевелились.
– С ариями. Так называют нас полуденные племена… Что с тобой, любимый?
– Ничего, – сказал Юрик по-русски и гулко икнул. – Во блин…
Больше он к этой теме не возвращался. Да и не очень-то актуальна она была, по правде говоря. Разве что рассказать прикол штангисту? Так ему, небось, еще придется объяснять разницу между ариями и истинными арийцами с нордическим характером… И вообще не в коня корм.
Четыре дня они прожили в лесу, не удаляясь далеко от заливного луга. То ли под действием часто сменяемых повязок с лечебной кашицей, то ли по своей собственной склонности рука Юрика раздумала чернеть, сбросила опухоль и понемногу подживала. Пищи, как ни странно, хватало, и не только черники, на которую к концу второго дня уже не хотелось смотреть. Юмми смастерила силки и не осталась без добычи. На вторую ночь рискнули запалить в самой гуще чащобы неяркий костерок и испечь в золе тетерева, обмазанного глиной. Днем огня не разводили и, опухая от гнуса, предпочитали не слоняться без нужды по лесу, а если уж приходилось это делать, старались красться неслышно и каждый раз другим путем, чтобы не набить тропинок. За водой к реке Юмми пробиралась в сумерках и только ползком, стараясь остаться незамеченной и в то же время не расплескать ни капли из берестяного туеска.
В преимуществах брака с туземкой Юрик теперь убеждался на практике. С темнотой Юмми в несколько мгновений добывала огонь, быстро вращая лучком ровную сухую палочку в отверстии другой, побольше, а Юрик шепотом ругался, обмазывая речной глиной задавленную силком птицу, сам себе напоминая сумасшедшего скульптора, вздумавшего изваять какой-то несуразный бурдюк. А впрочем, когда дичь испечется и отшибешь глину – м-м-м!… Слюнки текли заранее.
Этой ночью, выплевывая в костер крупные кости истекающего соком рябчика, а мелкие размалывая не знающими кариеса зубами в костную муку, Юрик занимался тем же, чем весь минувший день: обмозговывал свое положение и, вопреки мнению туземки-жены, находил его хотя и неприятным, однако же не безвыходным.
