Майкл Муркок - Город в осенних звездах
- Конечно, можно было бы разумнее распорядиться деньгами и вложить их в воздушное путешествие, но безрассудство, я так понимаю, есть привилегия юности, равно как оное есть и наказание старости.
Затем они ушли: четверо сыновей, четверо принцев из арабской сказки, странствующих по миру в поисках несуществующего лекарства от всех человеческих скорбей. Я заставил Сент-Одрана сесть и внимательно меня выслушать:
- Нужно завтра же убираться отсюда, иначе нам несдобровать. Что-то предчувствие у меня нехорошее.
- Водород уже доставлен на Малое Поле. Даритель рассчитывает на то, что мы обеспечим ему проезд на воздушном шаре, того же ждет от нас и Клостергейм, но если мы будем следовать первоначальному плану и объявим подъем наш предварительным испытанием с целью опробовать новый газ, мы без труда ускользнем от них. Однако, друг мой, должен вас предупредить: если действительно против нас существует какой-то заговор, если кто-то всерьез намерен убить нас... короче, вам нужно знать, что горючий газ воспламеняется намного быстрее всякого вещества, известного в данный момент науке. Если на борт к нам попадет открытый огонь, мы поджаримся раньше, чем достигнем земли. Что-то вы как-то, вроде, раздражены, фон Бек? Вы опять плохо спали?
- Вполне может статься, Сент-Одран, что я теряю рассудок. И если вы завтра же не заберете меня из Майренбурга, тогда я сам изыщу способ, как мне отсюда уехать. Враги наши объединили усилия, в этом мы с вами согласны, так? Но если мы скроемся незамедлительно, мы их оставим с носом. Они явно не ожидают от нас такого поспешного бегства, уж в этом-то я уверен. Объявляйте свой демонстрационный подъем. Назначьте его, скажем, на послезавтра. Но отбудем мы завтра.
Сент-Одран пожал плечами.
- Мне тоже хотелось бы поскорее отсюда убраться. Хорошо, будь по-вашему. Я все сделаю.
Я передал ему свои записки и попросил поместить их в надежное место, поскольку, как я объяснил шевалье, бумаги эти представляют собой что-то вроде исповеди и мне бы хотелось, чтобы, во-первых, они пребывали в сохранности, а во-вторых, не попали бы не в те руки. Сент-Одран заверил меня, что все бумаги мои он перешлет мистеру Магголду, английскому адвокату, который в последние годы вел все дела шевалье.
Когда друг мой ушел, я собрал письма, которые написал вчера ночью, затолкал их все в печку и сжег. Пора было уже собираться в дорогу. Отлет наш не должен выглядеть предумышленным. Я уложил только сумку одежды и собрал немногочисленные свои пожитки. Сент-Одран уже потихонечку переправил почти все добро свое на Малое Поле. Золото запаковал он в мешки для балласта,-зеленого цвета, чтобы потом по небрежности не перепутать. Шпаги наши и пистолеты мы запрятали в кожаные футляры для навигационных карт. Сент-Одран сказал мне, что газ доставили прямо к самому кораблю: семь громадных бутылей, обращаться с которыми надлежит с превеликою осторожностью, и специальные шланги в придачу-по ним газ будет введен в оболочку шара через особый клапан.
- Я так думаю, нам уже никогда не узнать, кто снабдил нас всем этим золотом и кто нам доставил газ, но я искренне желаю им счастья!-заключил шевалье, сияя улыбкой.
Я больше уже не терзался укорами совести: мне не терпелось поскорее убраться из этого города. Я паниковал, как последний трус. В таком настроении я способен был на любую безумную выходку, лишь бы только бежать отсюда, ибо,-как стало мне представляться,-принципы справедливости и доброты, на которых основывался Майренбург, таили в себе некий распад, прогрессирующее разложение, коим питались личинки злобы и извращенности.
Мне не хотелось вообще выходить из комнаты. Я даже спать не мог-до такой степени был я напуган. Когда же пришло время покинуть "Замученного Попа" и отправиться к Даносу, я буквально дрожал от страха, выходя из гостиницы на площадь, где нас с Сент-Одраном ждала карета. Сержант Шустер помахал нам рукою; он-то думал, что мы увидимся с ним за ужином. Глядя на верного Шустера, с которым я даже и попрощаться не мог как следует, я искренне презирал себя.
С терпеливым сочувствием Сент-Одран помог мне забраться в карету, которая быстро,-и как-то даже уж слишком быстро,-доставила нас с ним на Малое Поле.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В которой нам удается бежать... и все то, от чего мы бежали, предстает перед нами вновь.
Я впал в состояние полубреда. Сент-Одран едва ли не на себе подтащил меня к тому месту, где на сером талом снегу надувался наш шар. Бегство наше, однако, не удалось сохранить в тайне-слухи уже поползли по городу. Шар наш еще не наполнился и на половину, а толпы зрителей запрудили уже городскую стену над воротами Мирошни. Даже места на всех не хватило: у подножия стены люди забирались на крыши своих повозок, на спины мулов и козла карет. Уличные торговцы бойко распродавали товар. Повсюду дымились жаровни, мерцая красными угольками. Их тепло согревало толпу, а на углях пеклись каштаны. Кого только там ни было: продавцы сладостей и имбирного пива, уличные зазывалы (стандартные их ритмические куплеты были изменены в соответствие с оглашаемым ими событием, сиречь-подъемом воздушного шара в воздух), цыганки, торгующие амулетами и печеными яблоками. И вся эта толпа собралась за какой-то час-время, потребное для того, чтобы соединить оболочку шара с резервуарами водорода! Beau-monde расположился под неким подобием навеса в красно-белую полосу, и, как это бывает всего, великосветские дамы и господа непринужденно болтали, как бы даже и не замечая того, ради чего, собственно, и собрались. Смятение Сент-Одрана, его взмахи руками, настойчивый шепот, как ни странно, немного развеяли мрачное мое настроение. При всем при том, ситуация явно его забавляла. - Какое еще бегство было обставлено с таким шиком? Как-то сразу нервозность моя прошла, сменившись, однако, болезненною настороженностью. Я всерьез опасался, что на нас с Сент-Одраном могут напасть. Небо-такое синие и холодное-казалось монолитной пластиною льда. Постоянный, но лишь умеренной силы ветер дул с юга. Купол нашего шара медленно обретал форму; мы подключили уже последнюю бутыль с водородом. Где-то играла шарманка, один и тот же банальный мотивчик, снова и снова. Даже в механической обезьяне, которую шарманщик упорно пытался выдать за живую, было и то больше жизни, чем в заунывной этой мелодии. Краснолицые торговки сгибались под весом корзин со снедью. Солдаты из милиционного войска присматривали за порядком, стоя на страже с мушкетами на плечо. От золотых галунов их и пуговиц рябило в глазах. Разодеты они были пышнее, наверное, чем янычары турецкого султана. Чего стоили одни только шлемы-невообразимо громадные с изысканною гравировкою или рельефом, выдержанными в классической манере, и с пышным ало-желтым плюмажем. Был здесь и милиционный майор Вохтмат. Пpищурив глаза, он сверлил взглядом громадный колышущийся в воздухе шар зеленого и голубого шелка и длинный шланг, по которому газ, наполняющий оболочку, поступал из бутыли. (При этом шланг дергался и шипел, точно кобра.) По Малому полю, правда, держась на почтительном отдалении, бродили зеваки и разглядывали наш корабль со всех сторон: половина, наверное, майренбуржской знати и ученые люди города. Гондола шара представляла собой гордую птицу с суровым взглядом, пусть даже и несколько пообтрепавшуюся. Почти все наши ларцы лежали теперь спрятанными под двойным дном гондолы. Устройство сие первоначально предназначалось для перевозки прогулочной лодки, потребной королю Людовику для костюмированных пикников, каковые устраивал он для придворных вельмож в пасторальном своем энтузиазме, когда вельможи сии и титулованные дамы, одевшись пастушками и пастушками (как заявляли они, в честь Руссо), веселились на лоне природы, в рощах и гротах новомодной версальской Аркадии. В гондоле было достаточно места для того, чтобы спать; и мы с шевалье запаслись провизией на неделю вперед. Так что теперь, положив достаточное расстояние между собою и Майренбургом, мы будем просто парить в свободном полете, пока не отыщем место, пригодное и подходящее для посадки. Еще раз помахав толпе зрителей, мы с Сент-Одраном направились к гондоле. Шевалье еще раньше объявил о намерении нашем совершить испытательный подъем "на привязи" на высоту в пять сотен футов с целью опробовать полученный газ и продемонстрировать публике и заинтересованным лицам все преимущества водорода перед нагретым воздухом. Толпа на стене зашумела, подбодряя нас криком и рукоплесканиями. Шар наш дергался и рвался вверх. Он был заполнен уже почти что на весь объем. Позолоченный грифон приподнялся на фут над землею, но балласт, якоря и веревки еще держали воздушный корабль, не давая ему устремиться в небо. Тут же рядом располагалась лебедка,-мы позаимствовали ее в доках, у одного владельца баржи,-предназначенная для того, чтобы по окончанию демонстрационного испытания притянуть нас обратно к земле. (Веревку на этой лебедке Сент-Одран собственноручно перетирал накануне, под покровом ночной тьмы в течение двух часов.) Партнер мой открыл небольшую дверцу, мы с ним вошли в гондолу, а когда я закрыл дверцу за нами, шевалье заговорщицки мне подмигнул. Грифон покачнулся. Купол шара, подхваченный ветром, загудел, точно дряблый барабан. Мы с Сент-Одраном втянули на борт первый из якорей, что держали гондолу. Толпа разразилась одобрительным криком. Гондола вновь покачнулась. Когда мы убирали второй якорь, на Малое Поле выехала карета, запряженная четверкою серых в яблоко лошадей,-карета, как мне подумалось, самого принца. Я рассудил, что принц пожелал выразить более пристальный интерес или же поучаствовать лично в предприятии, в которое он вложил столько средств. Может быть, это он и снабдил на горючим газом? Карета остановилась в каких-нибудь нескольких футах от шара,-лошади фыркали, беспокойно переминаясь под сенью громадного нашего корабля,-и из нее вышли двое: худощавые, изящного телосложения мужчины, оба при шляпах и в модных дорожных плащах черного цвета. Я не узнал ни того, ни другого. А потом один из них сделал знак, отпуская карету. Признаюсь, меня это несколько удивило. Странная пара (я не сомневался уже: принц и брат его, инкогнито) неспешно направилась к нашей гондоле, причем с таким видом, словно мы с шевалье только их и ждали. Мы с Сент-Одраном в недоумении переглянулись и озадаченно пожали плечами. Нас что, собираются благословить? Пожаловать титулы? Или здесь намечается еще какой-нибудь ритуал? Толпа вновь разразилась ликующим криком. Я узнал, что горожане узнали своих правителей. Мы с шевалье были теперь абсолютно беспомощны. Сент-Одран шепнул мне на ухо:
