Александр Абрамов - Все дозволено
— А тебе бы хотелось, как в Аоре, — съязвил Малыш, — раз-два, повернулся на брюхе, чихнул — и горячая жижица под носом.
— Стоп, — сказал Капитан. — Тихо!
Все замолчали, вглядываясь в его напряженное лицо. Стиснутые зубы еще резче подчеркивали синеватые вмятины щек. Глаза смотрели сквозь окружающих, никого не видя. Он к чему-то прислушивался.
— Так, — сказал он, ни к кому не обращаясь. — Понятно. Только Библ и я. Повторяю: вездеход под защитным полем оставляем на открытом месте. Выходим и входим по мысленному приказу. Все. — Он оглядел недоумевающие лица притихших товарищей. — Готовь вездеход, Малыш. Едем с Библом. А вы с Аликом охраняете станцию: мало ли что может случиться.
— Не случилось же, когда мы были в Нирване, — недовольно возразил Алик.
— Учитель вызывает только меня и Библа, — уточнил Капитан.
Малыш легонько стукнул Алика по затылку:
— Приказам повинуются без возражений. Мне, например, все ясно. Капитан
— потому что он Капитан. Библ — потому что социолог. А техник и физик Учителю не нужны.
— Кто передал? — спросил Библ.
— Фью.
— Странно, что мы не услышали. Шлемы на каждом.
— Псилучевой приказ, настроенный на определенные частоты мозга, — подумал вслух Алик. — Шлемы не только переводная, но и транслирующая машина. С Учителем, впрочем, они не понадобятся.
— Фью просил не снимать их. Вероятно, у них есть и записывающие функции.
Позже, уже на вездеходе, когда Капитан и Библ колесили по черной пустыне в поисках связки с пространством зеленого солнца, откуда они могли стартовать к Учителю, ибо только там и в Аоре действовал механизм телепортации, Библ долго и сосредоточенно молчал, нехотя откликаясь на реплики Капитана. Наконец тот не выдержал:
— О чем это вы размышляете, Библ?
— Глупости, — сказал Библ.
— А все же?
Библ улыбнулся:
— Почему в жизни Малыш безапелляционно командует Аликом, а в материализованном фантастическом эпизоде с петлей времени безропотно перешел на подчиненное положение? Вы обратили внимание, Кэп, он даже не поправил его в рассказе.
— Так ведь это Алик все и придумал.
— Если бы только Алик! Но и воображение Малыша подключилось к его сознанию синхронно даже в деталях. Как бы слилось с ним. Чужой мозг даже не сопротивлялся, его синапсы[3] почти в точности воспроизвели индивидуальность другого. Малыш, никогда не работавший на ускорителях, материализовал в памяти все подсказанное Аликом. Какой же техникой должна располагать цивилизация, чтобы так управлять психикой человека!
— А мы едем разоблачить эту цивилизацию.
— Высота этой цивилизации не адекватна высоте ее техники, — заключил Библ.
Ему пришлось повторить эти слова уже в беседе с Учителем. Все, что предшествовало этой беседе, уложилось в полчаса. Мираж нашли через две-три минуты после заключительной реплики Библа. Прошли над мшаником, выбрались на утоптанную плешину в низкорослых корявых кустах, поставили вездеход под защиту.
— Проверим телепортацию, — усмехнулся Капитан и шагнул в белый зал к аквариуму с мутной массой-в недвижной жидкости. Тотчас же рядом возник и Библ. Обменялись улыбками: действует телепортация! На большее мысль не отважилась, ее сразу же подавила чужая воля: сядьте, подождите, пока я не познакомлюсь с накопленной вами информацией. Сели уже в привычные кресла, не обратились друг к другу ни с молчаливым вопросом, ни с недоумевающей усмешкой, тупо, заклиненно открыв кому-то для обозрения содержимое своих черепных коробок. Впрочем, кому, было ясно обоим.
И через несколько минут, именно минут, а не часов, молчания этот кто-то откликнулся. Ему не потребовалось много времени для того, чтобы узнать, что они увидели, переговорили и передумали в дни своего знакомства с Гедоной.
— Я знаю каждый ваш шаг и каждое ваше суждение, — «услышали» они, как и раньше, беззвучный «голос», — но вы мыслите убийственно медленно, слишком медленно, чтобы скорость моего мышления могла бы проследить все ползки вашей мысли. Поэтому придется кое-что уточнить. Вы считаете, что моя цивилизация мертва?
— Да, — отрезал Библ, — мертва. То, что вы создали на планете, — леность материи, энтропия. В ваших деформированных пространствах не больше жизни, чем в метановых озерах и глыбах замерзшего водорода, которые мы видели в космосе на пути к Гедоне.
— Что значит мертвое и живое? Жизнь здесь, как и везде, — лишь один из вариантов бытия материи. Вопрос в том, какой вариант считать идеальным.
— Допустим, что ваш. Попробуем согласиться. Ваш мир разумен, как высшее проявление материи, стабилен ввиду постоянства жизненных циклов и двойственности организационной структуры его, свободен от капризов природы, от диктатуры техники, от любых ограничений, кроме тех, что обеспечивают путь к Нирване. Так вот: ни с одним из этих тезисов наш земной ум согласиться не может. Ни с разумностью вашего мира, ни с его свободой и благоденствием.
— Уточните.
— Разумность любого мира определяется путями совершенствования разума, постоянством и непрерывностью этого процесса. Вы остановили его. Вы исключили разум как основу цивилизации.
— Мы заменили его воображением. Я прочел в вашем сознании знакомую мысль: разум ведет к истине долгим извилистым путем, воображение легко взбирается на вершину горы. Только воображение подсказывает, как раскрыть идеал, то, чего еще нет, но что должно быть.
Библ внутренне усмехнулся: он действительно думал о том, что в философии гедонийцев воображение противоположно разуму. Но он припомнил этот тезис как ошибочный, идеалистический.
— Воображение — один из компонентов разума, — продолжил он невысказанную мысль. — Вы же отождествили воображение с мифотворчеством. Вам, знающему более высокие формы мышления, должно же быть ясно, что его мифологическая форма — это наиболее примитивная форма сознания, когда человек поклоняется силам, с которыми отождествляет себя. Ваш миф снимает вопрос о личной ответственности, о подлинном выборе, создавая стандарты поведения, которым нужно лишь бездумно следовать. Вы говорите: «Все дозволено», но опутываете человека запретами куда более бессмысленными, чем у нас на Земле. И самый страшный запрет — запрет на знание, постоянно развивающееся и совершенствующееся. Каждый может создавать свое собственное представление об окружающем, не обращаясь к наукам, которых у него нет. А ведь только науки могут дать ему не иллюзорное, а подлинное знание о мире, под небом которого он живет.
— Зачем ему это знание? Любая наука создает лишь смятение мыслей и чувств, мы же воспитываем в нем безмятежность духа и уверенность в своей правоте, высокую самооценку и высокий уровень притязаний.
