Михаил Ляшенко - Человек - Луч
— Нет, герой… А ты не рассердишься, если я тебя что-то спрошу?
— Давай.
— Вот в ту самую секунду… понимаешь?.. Ну, когда тебя нет, когда ты исчезал, ты чувствовал что-нибудь?
— Нет. Ничего.
— Как — ничего?
— Не знаю. Это произошло сразу. Вот я здесь, а вот уже стою на аэродроме… Только потом было как-то не по себе. Я тебя хорошо увидел, когда мы были уже в машине…
— Юрка! Ты не говорил об этом!
— А что? Ведь опять вижу хорошо! Чего ж тут говорить.
— Потом ты все время видел хорошо?
— Ну да. Ладно, Женька. Дай я тебя поцелую.
Когда он уснул, она, поджав колени и положив на них голову так, чтобы были видны его нос картошечкой, просторный лоб, плотно сжатые губы, невольно начала вспоминать, как это все случилось, где они встретились. Она снова увидела Детку, ласковую черную таксу, первый сеанс акупунктуры, хоккей, подготовку к опыту и их первые часы вместе, пережила вновь страшное испытание первого опыта, ни с чем не сравнимое чувство, когда столб пара и в нем Юрка, живой, такой, как был, возникли на обледенелом снегу, их поездку в санитарной машине, ужин, сон, прогулку на лыжах, ночь в зимнем лесу… Неужели она знает его всего четыре месяца? Она решила высчитать точно, сколько дней они знакомы. Получилось сто десять дней… Сто десять дней — и целая жизнь…
Она не помнила, как заснула, заснула сидя, уткнувшись головой в колени.
Когда она проснулась, было уже восемь часов. Андрюхин обещал заехать в половине одиннадцатого. Пока она хлопотала о завтраке из специального набора атмовитаминов, ей казалось, что ничего этого не нужно, и не хотелось ничего делать. Она непрерывно смотрела то на часы, то в окно поверх занавески, прислушиваясь, не проснулся ли Юра…
С шести утра радиостанции Советского Союза и всех социалистических стран передавали через каждые полчаса:
«Всем! Всем! Всем! Обеспечьте прохождение луча! Контролируйте квадрат „М“! Помните, что с одиннадцати до тринадцати часов по Гринвичу квадрат „М“ должен быть свободен!»
Десятки тысяч людей, запрудивших Майск, вместе с сотнями миллионов жителей всего земного шара с рассвета 10 апреля ждали сообщений из Академического городка. Те, кто имел пропуска в район аэродрома, с восьми часов стояли под мокрым снегом, подняв воротники и безропотно переступая по лужам замерзшими ногами.
Митинг открыл президент Академии наук СССР, могучий человек с гривой седых волос, на которых незаметны были тающие снежинки.
— Дорогие гости! Друзья! Товарищи! — начал он свое короткое слово. — Миллионы лет назад человек, тогда еще полузверь, сделал первый шаг, пошел по своему пути, отделившись от животного мира! Менее ста лет назад, в октябрьские дни семнадцатого года, человек сделал второй шаг, решительно отбросил враждебные ему силы и взял счастье в свои руки… Ныне человек делает третий шаг и становится над природой! Человечество только начинает ходить, перед ним огромный, безмерно великий путь, осознать который мы не в состоянии. Жалкими пигмеями являются те, кто помышляет об уничтожении человечества! За будущее человечества!.. За его следующие шаги!..
Глядя на море голов перед ним, слушая взволнованные слова руководителя советской науки, отчетливо представляя, что делается на Биссе, понимая, что миллионы и миллионы людей прильнули сейчас к своим приемникам, отсчитывая последние минуты, Юра ощутил такой огромный прилив гордости, величия, радостного торжества, что совсем забыл о себе и о своей роли. «Это я? — мельком думал он. — Я взойду сейчас по белой лесенке на фотонную площадку, от всех, за всех, для всех наших людей?.. Сейчас идти. Ну, Юрка!..»
И с улыбкой, которая невольно возникала у него всегда, когда ему приходилось выходить перед людьми, он уже готов был двинуться к сияющей белизной лестнице, ведущей на площадку, но растерянно остановился.
Было без четверти двенадцать. В это время ему следовало подниматься на площадку. И действительно, Юра Сергеев неторопливо шел по лестнице, неловко улыбаясь окружающим. Но это был не он, а другой Сергеев, впрочем удивительно похожий на настоящего…
Он, этот другой Сергеев, был также одет в легкий комбинезон из золотистого майлона специальной выработки. Точно такой же красивый, с набором серебряных пластин широкий пояс крепко перехватывал комбинезон. На голове у него была такая же шапочка, тоже из золотистого майлона, похожая на те, которые надевают пловцы, а на ногах — светло-фиолетовые спортивные туфли… Юре долго пришлось привыкать к этому костюму, созданному лучшими мастерами Московского дома моделей: он казался ему нелепым, пригодным разве что для балета; потребовалось вмешательство самого Андрюхина. Но этот парень, взобравшийся уже на фотонную площадку, легко и спокойно нес свой изящный костюм…
Что же это такое? Решили послать не его?
Обида словно крючьями рвала на части сердце. Невольно он ловил недоумевающие взгляды окружающих и, побурев от стыда, готов был рвануть золотистый майлон или включить пояс и взмыть в небо, когда по лестнице быстро взбежал академик Андрюхин и стал рядом с тем, двойником, положив ему на плечо руку. На стадионе воцарилась такая тишина, что Юра ясно слышал быстрые удары своего сердца.
— Перед вами, — громко заявил Андрюхин, — кибернетический двойник Сергеева!
Он распахнул комбинезон, обнажив живот и грудь, удивительно похожие на настоящие, человечьи, нажал на одно из ребер, и на глазах у невольно ахнувшей толпы то, что изображало кожу груди и живота свернулось под горло тугим жгутом, и вместо кровоточащих внутренностей все увидели яркое и сложное переплетение электронной аппаратуры.
— Закройся! — небрежно бросил Андрюхин.
И, когда легким, совершенно человеческим движением машина подняла руку, опустила на место кожу и застегнула комбинезон, Андрюхин продолжал:
— В целях максимальной безопасности он пойдет первым! За ним — настоящий Сергеев! — И он сделал знак Юре подняться на лестницу.
Толпа с радостными криками, приветствуя, поднимая стиснутые в рукопожатии руки, хлынула к фотонной площадке, но остановилась не менее чем в пятидесяти метрах, отделенная широким и глубоким рвом.
Огромный бетонный постамент, вышиною около десяти метров, весь светился фиолетово-желтыми искрами и вибрировал, как туго натянутая струна.
Репродукторы отсчитывали последние секунды. Все замерли, не спуская глаз с меланхолически улыбавшегося двойника Сергеева. Вдруг лицо его дрогнуло, улыбка исчезла; он поднял руку; пронзительно и нежно прозвучал удар гонга. И тотчас яркий луч, мгновенно вспыхнув, исчез, прорезав сочившееся мокрым снегом небо… На фотонной площадке никого не было.
