Роберт Хайнлайн - Уплыть за закат
Брайни наконец прервал спор к некоторому моему облегчению. Мне не хотелось даже и слушать об ужасах, которые бывают при неправильном течении родов. – Все это очень интересно, но можно мне спросить, Айра, – есть у Теда медицинское образование или нет? Извини, Тед.
– Не за что, Брайан. Я знаю, что моя история звучит невероятно, потому-то и не люблю ее рассказывать.
– Брайан, ты разве не слышишь, что последние полчаса я обращаюсь к Теду "доктор"? А злит меня – или, точнее, угнетает – то, что Тед знает о медицине столько, сколько мне и не снилось. И все-таки от этих лекарских разговоров мне захотелось снова вернуться к практике.
Теодор прочистил горло в точности как отец.
– Мррф, доктор Джонсон…
– Да, доктор?
– Я думаю, мои более обширные познания в терапии – вернее, мои познания в более обширной терапии – раздражают вас еще и потому, что вы считаете меня человеком моложе себя. Но я, как уже говорил, только выгляжу моложе. На самом деле я старше вас.
– Сколько же вам лет?
– Я отказался ответить на такой же вопрос миссис Смит.
– Теодор! Меня зовут Морин. (Сил нет с этим человеком!) – У маленьких кувшинчиков большие ушки, – спокойно ответил Теодор. Доктор Джонсон, терапию моего времени не труднее изучить, чем вашу; она даже проще, поскольку в ней меньше эмпирического, и она базируется на разработанной до мелочей, тщательно проверенной теории. Опираясь на эту логически верную теорию, вы могли бы очень скоро усвоить все новые достижения и быстро перейти к клинической практике под руководством наставника. Вам это было бы нетрудно.
– Черт возьми, сэр, но у меня никогда не будет такой возможности!
– Я вам ее предлагаю, доктор. Мои сестры будут ждать меня на условленном месте в Аризоне 2 августа 1926 года, через восемь лет. Если вы пожелаете, я буду счастлив взять вас с собой в свое время и на свою планету, где вы сможете заняться терапией – проблем не будет: я там председатель правления медицинской школы. А потом вы сможете остаться на Терциусе или вернуться на Землю, если захотите – в то же время и место, из которого отправились, но с пополненным образованием, омоложенным и с обновленным желанием жить – таков побочный, но прекрасный эффект омоложения.
Лицо отца приняло странное отрешенное выражение, и он прошептал:
"…берет Его диавол на весьма высокую гору, и показывает Ему все царства мира…"
– "…и славу их", – закончил Теодор. – Матфей, глава четвертая, стих восьмой. Но я не диавол, доктор, и не предлагаю вам ни бегства, ни власти, только свое гостеприимство, после того как пользовался вашим, да еще возможность освежить ваши знания. И совсем не обязательно решать сегодня у нас еще восемь лет впереди. Можете отложить решение до последней минуты.
На "Доре" – это мой корабль – места хватит.
Я положила руку отцу на плечо.
– Отец, ты помнишь 1893 год? Врач, обучавший отца медицине, пояснила я Теду, – не верил в существование микробов, а вот отец после многих лет практики отправился в Северо-Западный университет поучиться современной бактериологии, асептике и тому подобным вещам. Отец, сейчас тебе предлагают то же самое – и какая невероятная возможность! Отец согласен, Теодор, – просто он иногда не любит признаваться в том, чего ему хочется.
– Не суйся не в свое дело, Морин. Тед сказал, у меня есть восемь лет на размышление.
– Кэрол не надо думать восемь лет. И мне тоже! Если Брайни разрешит и если Теодор вправду может доставить меня обратно в тот же день и час…
– Могу.
– И я увижу Тамару?
– Ну конечно.
– Ох! Брайан? Я только съезжу и вернусь в тот же день…
– Ты можешь отправиться с ней, Брайан, – заметил Теодор. – Погостите у нас несколько дней или месяцев и в тот же день вернетесь.
– Ах ты. Господи! Сержант, нам с тобой еще войну надо выиграть.
Нельзя ли отложить все это до возвращения из Франции?
– Разумеется, капитан.
Не помню, как разговор перешел на экономику. Сначала я поклялась молчать о периодах женского плодородия, но при этом скрестила пальцы.
Дудочки. Оба доктора, папа и Теодор, внушали мне, что я убереглась от инфекции – гонококков, бледных спирохет и прочего – именно потому, что мне вбили в голову: "Всегда пользуйся презервативом, если не хочешь ребенка".
Тому же я учила своих девочек. Я не стала говорить им о многочисленных случаях, когда обходилась без этих противных резинок, потому что была беременна и знала это. Вот как прошлой ночью. Резиновый чехольчик от болезни не спасет: главное здесь – очень-очень тщательный выбор партнера.
Через рот или глаза можно заразиться не хуже, чем через влагалище – и куда проще. Не лягу же я с мужчиной, не поцеловав его сначала? Глупости какие.
Не помню, чтобы когда-нибудь пользовалась резинкой, после того как Теодор рассказал мне о календарном способе предохранения, или чтоб мне не удалось выбить чек, когда я того хотела.
Размышляя обо всем этом, я вдруг услышала:
– Двадцать девятого октября 1929 года.
– Как так? – брякнула я. – Ты же сказал, что возвращаешься к себе второго августа двадцать шестого года?
– Слушай, о чем говорят, морковка, – сказал муж. – В понедельник будет контрольная.
– Я говорил о Черном вторнике, Морин, – пояснил Теодор. – Так назовут в будущем величайший за всю историю биржевой кризис.
– Такой же, как в девяносто седьмом?
– Не знаю точно, что произошло в девяносто седьмом – я, как уже говорил, подробно изучал только историю того десятилетия, которое намеревался провести здесь – от окончания войны до Черного вторника, 29 октября 1929 года. Эти десять лет после первой мировой войны…
– Стойте-ка! Вы сказали "первой мировой войны", доктор? Первой?
– Доктор Джонсон, кроме этой золотой декады – с 11 ноября 1918 года по 29 октября 1929-го – вы будете воевать все столетие. В 1939 году начнется вторая мировая война – еще дольше и страшнее этой. А более мелкие войны будут вестись на протяжении всего века. Следующий же век, двадцать первый, будет еще хуже – и намного.
– Тед, – сказал отец. – В тот день, когда объявили войну, ты просто говорил то, что знал. Да?
– Да, сэр.
– Зачем же ты тогда пошел в армию? Это не твоя война… капитан Лонг. – Чтобы завоевать ваше уважение, пращур, – очень мягко ответил Теодор. – И чтобы Морин могла гордиться мной.
– Мррф! Ладно! Надеюсь, вы не пожалеете об этом, сэр.
– Никогда.
* * *Четверг был хлопотливый день. Элеанор и я – с помощью всех моих и ее старших детей, с большой помощью сержанта Теодора, ставшего моим адъютантом (он называл это "собачьей вахтой", и отец тоже, но я не давала им вывести меня из себя), с некоторой помощью от наших мужей и от отца за сутки подготовили церемонию венчания.
