Артур Кларк - Солнечная буря
Она опустила ладонь.
Вроде бы ничего не изменилось. Люди, столпившиеся в отсеке, начали переглядываться. Но Шиобэн показалось, что атмосфера стала иной, что появилось ожидание и энергия.
А потом кто-то выкрикнул:
– Смотрите! Щит!
Бад поспешно вывел на софт-скрин изображение полного диска щита, переданное с наблюдательной платформы, парящей высоко над центральной осью. Длинные солнечные тени зазмеились по всей плоскости диска, а по поверхности спирально засверкали вспышки – это заработали ракетные двигатели.
Бад сказал:
– Вы поглядите-ка! Она уже принялась за работу! – Он запрокинул голову. – Ты меня слышишь?
И тут, словно ниоткуда, раздался голос. Немного неровный по тону, но при этом четкий, без какого бы то ни было акцента. Короче говоря, как у Аристотеля, только в женском исполнении.
– Доброе утро, полковник Тук. Это Афина. Я готова к первому уроку.
33
Ядро
Раненое солнце затихло. Случайному наблюдателю, пожалуй, показалось бы, что ничего не случилось, что гигантская бродячая планета здесь вовсе не пролетала.
Но конечно, так все и было задумано. Должны были пройти столетия, прежде чем сложные волны, ударившие по солнечному ядру, достигнут своего резонансного пика. И все это логически следовало за тем, что в Солнечную систему, образно говоря, был просто так брошен камешек с расстояния в шестнадцать световых лет.
Пока развертывалась ожидаемая последовательность событий, на Земле расцветали и приходили в упадок империи.
Когда одна молодая цивилизация вновь открыла для себя учение давно ушедших предков, началась подлинная революция. Впервые со времен античности европейские умы обратились к Солнцу не с подобострастным трепетом, а с любопытством и навыками анализа. В тысяча шестьсот семидесятом году Исаак Ньютон с помощью стеклянной призмы расщепил солнечный свет и получил плененную рукотворную радугу. Чуть позднее Джон Флэмстид, первый королевский астроном, применил законы Ньютона для составления карты движения планет и определил размеры Солнца и расстояние до него от Земли. В тысяча восемьсот тридцать седьмом году Уильям Гершель с помощью солнечного света нагрел воду в чаше и тем самым измерил энергию нашей звезды. К началу двадцатого века астрономы уже применяли нейтрино для изучения в процессов в глубоких недрах Солнца.
Это были люди нового типа, для которых Солнце стало обыденным объектом, предметом исследований. Но все же от солнечного жара и сияния они зависели точно так же, как их предки-солнцепоклонники.
И все это время в глубинах Солнца что-то происходило.
Все началось с ядра, как все процессы на Солнце.
Получив удар от бродячего гиганта две тысячи лет назад, ядро звенело, как колокол. Теперь его сложные и взаимопересекающиеся колебания наконец соединились в концентрат почти такой же мощности, как тот удар, который нанес Солнцу попавший внутрь него гигант. Детонация сгустка колебаний произошла прямо на границе лучистого слоя. Но конечно, как и было задумано, этот взрыв произошел прямо под незажившей раной туннеля, прорезанного через лучистую зону бродячей планетой.
Энергия каскадами устремилась ввысь. Малая часть ее осталась в зоне – хранилище, способном сберегать энергетический заряд миллионы лет. Преодолев две трети пути к поверхности Солнца, заряд энергии достиг тахолинии – границы между лучистой и конвективной зоной, над которой вещество Солнца кипит, как вода в котле. Тахолиния – это то место, где располагаются самые глубинные магнитные корни активных областей Солнца. Именно на тахолинию, на эту зыбкую границу, колебания ядра обрушили всю свою ярость.
«Проточные трубки», проводники магнетизма, заструились, как змеи, и мгновенно начали подниматься вверх. В обычных условиях магнитный вихрь поднимался к поверхности Солнца за месяц. Но эти мощные тороиды, расталкивавшие более холодную плазму, выбрались наверх всего за несколько дней. А возмущение в недрах Солнца было настолько сильным, что вслед за магнитными петлями устремилась энергия – словно воздух начал выходить из проколотого шарика.
Даже в самые спокойные времена вихри магнитных потоков прорываются на поверхность Солнца. Они образуют нечто вроде ковра над фотосферой – сплетение петель, лоскутов и волокон плазмы. Самая малая из таких петель в масштабах Земли просто огромна. А теперь высоко над фотосферой поднялись гигантские дуги, тащившие за собой потоки плазмы. Это грандиозное магнитное возмущение происходило одновременно с выбросом солнечной энергии, и на какое-то время участок поверхности, лежащий в основании этого «леса» магнетизма, начал испытывать энергетический голод. Невооруженным глазом и с помощью астрономических приборов стало видно, как по сияющему лику Солнца расползается гигантское пятно.
Протуберанцы, вставшие над поверхностью, были похожи на плотно прижавшиеся друг к другу деревья, корни которых уходили вглубь фотосферы. Арки перевивались между собой, крутились, подпрыгивали и падали, пытаясь отдать свой заряд и обрести новое равновесие. Наконец в самой середине этого мятущегося леса два протуберанца скрестились между собой, словно жезлы двух вступивших в бой волшебников. Они сливались воедино, ударяли друг по другу. В окружавший их «лес» в катастрофических масштабах выбрасывалась энергия, потоки плазмы просто взбесились, другие протуберанцы тоже начали биться друг о друга.
Магнитный «лес» выбрасывал энергию каскадами. В пространство изливались мощные импульсы жестких рентгеновских лучей, гамма-лучей и сильно заряженных протонов.
Катастрофа имела колоссальный масштаб, но это была всего лишь солнечная вспышка, хотя и жутко мощная, – вспышка, вызванная процессом, за счет которого беспокойное Солнце всегда отдавало свою энергию. Беспрецедентным было то, что за этой вспышкой последовало.
Громадные солнечные пятна в основании магнитного «леса» начали распадаться. Из глубокой раны, нанесенной солнечной плоти две тысячи лет назад, полился жесткий свет. Очень скоро Солнце должно было за несколько часов излить энергию, которая могла бы позволить ему светить на протяжении года.
Вот так все это и было задумано. Наступило девятнадцатое апреля две тысячи сорок второго года.
34
Закат(I)
Бисеза проснулась.
Она села и стала растирать затекшее плечо. Она задремала на диване в гостиной. Пока спала, в квартире потемнело.
– Аристотель. Скажи, который час, пожалуйста. К ее удивлению, искусственный интеллект не назвал ей время по часам. Он сказал вот что:
– Закат, Бисеза.
Девятнадцатое апреля, день перед солнечной бурей. Значит, последний закат.
