Вячеслав Рыбаков - Гравилёт Цесаревич
...У вашего дворца
Я вспомнил о марксизме,
У вашего дворца
Я спел "Интернцанал".
У вашего дворца
Мечта о коммунизме
Вновь вспыхнула во мне
Дворец ее э-эба-а-ал!
Я пошел дальше. Репетировать еще и репетировать.
Сегодня мой восьмой "а" состоял из пяти человек. Три девочки и два мальчика.
Маша Мякишева, красавица, национальная гордость Вырицы. Последние месяцы она щеголяла в совершенно умопомрачительной паре - брючки полная ф_и_р_м_а_, курточка всегда застегнута в обтяжечку; все знали, что она не потратила ни копейки. На игривые вопросы о происхождении пары Маша, скромно улыбаясь, отвечала: "Нашла". Действительно, она нашла ее в августе на пляже - какая-то дура-питерчанка, из последних полоумных дачников, не знающих, какой год на дворе, решила искупаться в романтическом одиночестве, понимаете ли, в рассветной дымке... Маша стала примерять штанцы, а дуру, когда та чересчур развонялась, в сердцах утопила; томик Чейза, лежавший под курточкой, махнула в Павловске на пару гигиенических тампонов, а шмотки взяла себе.
Таня Коковцева, самый веселый человек в классе. Я подсмотрел не так давно, на последней контрольной по алгебре она выведывала у соседей, сколько будет пятью семь, и никак не верила, что целых тридцать пять. Только осведомившись у третьего - вернее, у четвертого, потому что третий сам засомневался и, проявив редкую в наше время порядочность, не взял на себя ответственность подсказывать - она, покачивая головой с удивлением, записала в тетрадку результат. Но зато три аборта перенесла, похоже, безо всякого вреда для здоровья. Очень надежный товарищ.
Стелла Ешко - ничего не могу о ней сказать, просто ничего. Я не слышал от нее ни единого слова. По-моему, она дебилка, дитя алкогольного зачатия. Из класса в класс ее переводят, выставляя в ведомостях ровную, гомогенную, так сказать, вереницу троек. Не двойки же ставить; куда ее потом с двойками девать? Как, впрочем, и с тройками? Какая разница?
Ну, и братья Гусевы. Серьезные бойцы. Один из них - не помню уже, который - в прошлом году на урок пришел с "макаровым".
Я открыл было рот, но Веня Гусев, развалившийся за первым столом левой колонки - руки локтями на стол позади, ноги, одна над другой, выставлены в проход между столами, куртка расстегнута и расперта мощной грудью - лениво опередил меня.
- Мы, Альсан Петрович, пришли сказать, что больше не намеренны посещать ваши уроки.
Я помедлил. Потом сел за учительский свой стол и сказал:
- Хорошо, ребята. Давайте мне тогда дневники, я сразу выставлю четвертные тройки, и покончим с этим.
- Какой вы персик, - сказала Таня. - Можно, я вас поцелую?
- Чуть позже, - ответил я. - Делу минута, потехе час - но минута будет первой.
Судя по всему, они были приятно удивлены моей сговорчивостью. Похоже, они готовились к серьезной баталии.
Я выставил тройки, перенес их в классный журнал. Таня, честная девочка, забирая у меня дневник, наклонилась, дружелюбно прижалась бюстиком к моему плечу и с оттягом чмокнула в щеку.
- Только помаду сотрите потом, - сказала она, возвращаясь на свое место.
- Пусть пока живет, - ответил я. - Мне так больше нравится.
Они стали не спеша собираться. Котя Гусев закинул на плечо ремень своей потертой цилиндрической "Пумы".
- Погодите минутку, ребята, - сказал я. - Теперь, когда все формальности улажены, и вы не можете ожидать никакого подвоха с моей стороны, я просто хочу спросить: почему?
- Ой, да на кой ляд нам... - начал было Котя, но Веня оборвал брата.
- Погоди, Котька, жопа ты или мужик, - проговорил он. - Человеческий же разговор шкраб предлагает.
- Он снова сел. Тогда сели и остальные.
- Кто-то из великих, кто именно, вам лучше знать, сказал: история учит лишь тому, что ничему не учит. Мы склонны полагать это утверждение истинным. Особенно для этой сраной страны, в которой учителя истории и прочих научных коммунизмов из поколения в поколение получали зарплату исключительно за то, что ничего не знали, ничего не умели и только насиловали детям мозги ахинеей.
- Закосили извилину! - подтвердил Котя.
- Единственную? - спросил я.
Маша, самая умная, поняла и хихикнула.
Я обвел их взглядом. Что оставалось отвечать? Он был прав и не прав. Я мог бы сказать, что история учит многим верным вещам тех, кто способен учиться; например, что происходящего сейчас любой ценой нельзя было допускать, ведь это происходило и прежде, и всегда кончалось одинаково именно вопиющая неграмотность политиков, сопоставимая, пожалуй, лишь с их самомнением "Я-то умнее тех, кто был прежде", развязывает им их шкодливые руки. Но для пятнадцатилетних происходящее последние пять-семь лет было единственной известной формой бытия, плохо-бедно они приспособились к ней; разрушь эту приспособленность, и они, молоденькие, погибнут. Я мог бы написать на доске самые элементарные формулы, описывающие динамику социальной энтропии, и они доказали бы, как дважды два: чем малочисленнее социум, тем меньше у него вариантов развития и тем, следовательно, меньше шансов выжить - но ребята плохо помнят, сколько будет дважды два. И я спросил только:
- Чему вы хотите учиться?
- Рукопашному бою, - тут же начал загибать пальцы Веня. - Это мы делаем, но нужно больше. Вот, недавно афганца одного припитомили, он нас дрессирует...
Ты сказал. Не "учит", не "натаскивает", не "тренирует" "дрессирует". Ох, история. Кто сказал "Ты сказал"?
- Стрельбе, - загнул второй палец Веня, - это тоже пытаемся, но катастрофически боеприпасов не хватает.
- Взрывное дело надо поднимать, - подал голос Котя.
- Оральный секс освоить как следует, - озабоченно сказала Коковцева. Котя усмехнулся и со снисходительным превосходством проговорил:
- Тебе бы, Татка, все ебаться.
Она коротко обернувшись к нему, сверкнула победоносной улыбкой.
- Алгебра нужна, к сожалению, - сказала Мякишева, а то в духанах любая тварь обсчитает - пернуть не успеешь.
- Да, пожалуй, - задумчиво согласился Веня.
- И ты думаешь, этого достаточно для жизни? - спросил я.
- Для жизни вот как раз это и нужно.
- Этого достаточно для смерти, Веня, - сказал я. - Только для смерти. Сначала, возможно, не твоей. Потом, все равно, раньше или позже, - твоей. Этого достаточно только для кратковременного выживания.
- Научный коммунизм это все, Альсан Петрович, - ответил Веня. - На самом деле все просто. Кто выживет - тот и живет. Другого способа жить еще никто не придумал.
Он встал, и сразу, с грохотом отодвигая стулья, поднялись все. Как настоящий лидер, он пропустил всех остальных вперед, а когда кое-как приспособленная под класс комната опустела, снова глянул на меня и ободряюще улыбнулся.
