Владимир Немцов - Золотое дно
x x x
Летели самолеты над Каспием. Плыли сквозь густой туман теплоходы, катера, танкеры. В их радиорубках безумолку стучали ключи. На берегу работали радиомаяки и радиолокаторы. Радисты вслушивались в сигналы с кораблей. Другие ловили передачи с самолетов.
Агаев подошел к видеотелефону. На экране появилось изображение человека в очках, с седыми усами:
- Сколько квадратов уже обследовано? Докладывать мне каждый час!
Туман повис над морем, густой, плотный. В нем потонули и корабли и самолеты. Рев торпедных катеров стал глухим.
Самолеты один за другим возвращались на аэродромы. Подплывали к берегу торпедные катера.
- Ничего не обнаружено. Туман, - слышал Агаев неизменный ответ начальника аэроклуба.
- Туман. Ничего не заметили, - докладывал ему человек в морской форме.
Туман, как дымовая завеса, окутал весь Каспий.
Глава двадцать четвертая
В ЦИСТЕРНЕ
Васильев очнулся от оглушительного грохота, будто бы тысячи тонн скрежещущей стали рушились на него. Ему казалось, что он вновь испытывает свой тяжелый танк, законченный в последний год войны. Так же гремят гусеницы, танк мечется по оврагам, ломает деревья... Грохот, лязг железа... Душно...
Но что с ним было сегодня?.. Он помнил, что Синицкий потерял сознание... Помнил, не хватало воздуха - так же, как сейчас. Но что было потом, он вспомнить не мог.
Нельзя собраться с мыслями... Трудно дышать... Ему казалось, что он то опускается на дно, то снова взлетает куда-то вверх... Он почему-то был уверен, что стоит ему только вспомнить свои поступки, движения, мысли - все то, что происходило до того, как потерял сознание, и он будет спасен...
Напрягая всю свою волю, инженер постепенно, с трудом припоминал отдельные картины.
Вот он сидит в кресле, Синицкий склонился рядом.
В тусклом свете фонарика виноград на тарелке кажется золотистым, будто в нем застыли частицы солнечных лучей. Васильев помнит, как невольная ярость овладела им. Там, наверху, солнце, голубое небо, ветер, прилетевший с гор, радостные улицы... Там жизнь, люди... Там ждет Мариам. Вот ее лицо: оно тускнеет и пропадает...
А это кто? Опять выплывает из темноты лицо плачущего мальчугана на улице немецкого городка... Гудят американские самолеты, с ревом бросаются вниз на истерзанную, молчаливую землю...
Васильев вскрикивает, как от страшного удара. Он опять видит фотографию сына в костюме американского солдата. Нет, это не сумасшествие! Он видит каждую строчку письма... Он должен бороться, кричать на весь мир о невиданной человеческой низости, о людях, которые не смоют с себя проклятья в веках!..
Мало этого, мало!.. Пусть фонтаны нефти зальют им глотки! Пусть задохнутся они, когда узнают о нашем богатстве, что открыли мы на дне морском! Они боятся его: оно движет наши машины на полях, дорогах и стройках и, если нужно, будет помогать защищать наше право на мирное небо над мирной землей!
И только он, инженер Васильев, никогда не сможет увидеть этого неба и воевать за него...
Ярость душила Васильева. Он разорвал воротничок, чтобы легче было дышать, и думал только об одном: надо вспомнить, вспомнить, что было дальше...
Он тогда искал способ, как спастись в цистерне. Так... не торопись... мысль ускользает. Надо замкнуть ток в рубильнике... Но как это сделать? Провести провода внутрь шара? Невозможно! Сквозь крохотную дырочку, оставленную для проводов, под огромным давлением ворвется вода и пронзит его тело, как острый клинок.
"Что же было дальше?" вспоминает Васильев. Опять мелькают картины: вот он перелистывает тетрадь, на глаза попадается эскиз сигнальной лампы с колпаком из толстого стекла снаружи шара... Как же к ней идут провода от аккумулятора? Ну конечно, через герметически изолированные втулки... Вот оно, спасительное решение!.. Тогда он побежал в торпедное отделение - там еще тяжелее дышать... Выпустил шар с тетрадью. Значит - в два раза больше вероятности, что найдут его самого! Нельзя рисковать временем... можно потерять сознание, а то бы он отправил все оставшиеся шары с записками... Нет, не так... Воздуха уже не было в баллонах.
Потом он вспомнил, что тащил Синицкого... Нельзя его отправить в шаре: он без сознания... задохнется. Наверху, наверное, уже никого нет. Некому открыть люк...
Как тонкая нить, обрывается память. Но вот снова проблеск сознания: остатки сжатого воздуха медленно выталкивают воду из шлюзовой камеры... Он открывает тяжелую, герметическую дверь, вползает в камеру, с большим трудом устанавливает шар. Разбирает колпак фонаря и через проходные втулки соединяет провода с рубильником. Берет с собой аппарат Саиды, фляжку с водой, кусок провода, чтобы замкнуть им два контакта уже внутри шара. После этого опускается в его люк...
Дальше Васильев опять ничего не помнит... Наверное, он впустил воду в торпедное отделение, замкнул контакты и...
Где же он сейчас? Инженер привстал на колени и начал ощупывать стену... Она была холодная и скользкая. Он провел широко расставленными руками вдоль ее поверхности и почувствовал, что стена закруглялась... Значит, это цистерна?.. Внизу лежал аппарат Саиды... а рядом - что-то мягкое...
Мутилось сознание... Ведь это Синицкий! Васильев вдруг вспомнил, как опускал юношу в люк шара...
Инженер чувствовал, как его подбрасывало то вверх, то вниз... Значит, он на поверхности, на волнах...
Шар резко подскочил вверх, наверное его взметнуло на гребень волны. Васильев упал.
Скользя на четвереньках по гладким стенкам, он пытался добраться до люка. Если он его не откроет, то погибнет, как мышь в банке...
Васильев ощупывал руками гладкие стенки. Но шар бросало в стороны, и он, не удержавшись, падал снова...
Наконец ему удалось уцепиться за ящик аккумуляторов, укрепленный возле люка, где находился фонарь освещения. Лампы в нем не было: Васильев снял ее, чтобы использовать переходные контакты...
Дышать становилось еще труднее. Герметизация была надежной: ни одна капля воды, ни один глоток свежего воздуха не проникали внутрь цистерны. Инженер вспомнил, как он гордился удачными испытаниями герметичности шаров при высоком давлении... А сейчас он тщетно искал хотя бы маленькое отверстие, микроскопическую дырочку. Он бы прильнул к ней и пил, пил без конца, жадными глотками морской живительный воздух!..
Уцепившись за выступ аккумуляторной батареи, Васильев старался повернуть крышку люка. Это оказалось невозможным. Видимо, завернуть ее было легче, а открыть нехватало сил... "Должно быть, наглухо заклинилась от ударов волн", подумал инженер, пытаясь найти точку опоры.
Шар бросало из стороны в сторону.
Иногда Васильеву удавалось упереться руками в крышку. Наклонись всем телом влево, он рывками пытался сдвинуть ее с места... Напрасно! Шар снова падал куда-то вниз. Тело становилось легким, почти невесомым, будто растворялось в пустом пространстве цистерны. Руки беспомощно скользили по стенкам, опоры не было. И опять Васильев карабкался к люку...
