Майкл Крайтон - Штамм «Андромеда»
Холл повернулся к Стоуну:
— Дайте повышенную концентрацию углекислого газа.
— Но «Андромеда» лучше всего развивается именно в атмосфере углекислого газа…
— Знаю, но не при неблагоприятном рН крови. Поймите, суть вопроса не в составе воздуха, а в составе крови. Мы должны сейчас поддерживать в крови у Бертона неблагоприятный кислотный баланс…
Стоун внезапно понял.
— Младенец. Он же все время кричал… — Верно.
— А у старика с его аспирином было учащенное дыхание…
— Да. И, кроме того, он пил денатурат.
— И в результате и у того, и у другого совершенно нарушилось кислотно-щелочное равновесие…
— Вот именно. Вся беда в том, что я прицепился к этой кислотности и никак не мог понять, откуда у ребенка ацидоз. А его, ацидоза, там и в помине не было. Это же все равно: слишком много кислоты или слишком мало — лишь бы вне пределов диапазона роста «Андромеды»…
Он вновь обратился к Бертону.
— Теперь все в порядке. Продолжайте дышать часто. Не останавливайтесь. Работайте легкими, откачивайте углекислый газ. Как вы себя чувствуете?
— Ничего, — пропыхтел Бертон. — Страшновато… но ничего.
— Ну, вот и хорошо.
— Послушайте, — сказал Стоун, — мы же не можем вечно держать его на таком режиме. Рано или поздно…
— Конечно, — понял Холл, — мы перенасытим его кровь щелочью. — И к Бертону:
— Посмотрите там у себя в лаборатории. Нет ли у вас чего-нибудь такого, чем можно изменить рН крови?
Бертон огляделся вокруг.
— Да вроде нет…
— Сода? Аскорбиновая кислота? Уксус?
Бертон начал судорожно перебирать пузырьки и реактивы на полках. Наконец, пришел к выводу:
— Ничего такого тут нет…
Холл, впрочем, уже почти не слушал Бертона. Он подсчитывал частоту его дыхания: 35 вдохов в минуту. Дыхание было глубокое, полное — какое-то время он продержится. Но затем неизбежно устанет: дыхание — достаточно тяжелая работа. Устанет или потеряет сознание…
Со своей безопасной позиции у телевизора он внимательно осмотрел лабораторию Бертона. И увидел крысу. Черную норвежскую крысу, которая преспокойно сидела в клетке в углу и разглядывала ученого.
Холл даже вздрогнул.
— Крыса-то…
А она дышала легко и размеренно. Стоун тоже заметил ее.
— Что за черт…
И вдруг лампы замигали вновь.
На пульте вспыхнула надпись:
Аварийное изменение состояния уплотнения В-112-6886
— Господи! — сказал Стоун.
— Что это за уплотнение?
— Какая-то прокладка центрального ствола, связывающего все лаборатории. Главное — гермети…
Экран загорелся опять:
Аварийное изменение состояния уплотнений…А-009-5478
……………………………………………………….……..В-430-0030
……………………………………………………………….Н-966-6656
В немом изумлении следили они за экраном.
— Скверное дело, — сказал Стоун. — Очень скверное.
На пульте промелькнули номера еще девяти вышедших из строя прокладок.
— Просто не понимаю…
Но тут Холл воскликнул:
— Ребенок. Ну, конечно же!..
— Что ребенок?
— И тот проклятый самолет. Все сходится… — О чем вы?
— Ребенок совершенно здоров. Когда он плачет, он нарушает кислотно-щелочное равновесие организма. Допустим. Алкалоз не дает возможности штамму проникнуть в кровь, размножиться там и убить свою жертву…
— Ну да, — отозвался Стоун. — Вы это уже говорили…
— Но что происходит, когда ребенок умолкает?..
Стоун уставился на Холла, не находя слов.
— Ведь рано или поздно, — продолжал Холл, — ребенок должен был замолчать! Не мог же он кричать вечно…. Рано или поздно он перестал орать, кислотно-щелочное равновесие пришло в норму, и он стал вновь уязвим для «Андромеды»…
— Верно.
— Но он не умер.
— Быть может, какая-нибудь быстрая форма иммунитета…
— Нет, это невероятно. Есть только два объяснения. Когда ребенок перестал кричать, то либо штамма уже не было поблизости — подул ветер, воздух очистился, — либо же этот штамм…
— Изменился, — подхватил Стоун. — Произошла мутация.
— Вот именно. Мутация с превращением в неинфекционную форму. Возможно, она продолжается и сейчас. Штамм уже не опасен для человека, зато пожирает резину и пластик…
— Самолет!..
Холл кивнул.
Национальным гвардейцам на земле «Андромеда» не причинила никакого вреда. А самолет погиб — потому что пластик стал расползаться у пилота на глазах…
— Стало быть, штамм теперь практически безвреден. Вот почему жива крыса…
— Вот почему жив Бертон, — добавил Холл. — Учащенное дыхание не нужно. Бертон жив только потому, что изменилась сама «Андромеда».
— Она может измениться еще раз, — возразил Стоун. — И если большинство мутаций происходит во время деления…
Взревели сирены, и пульт оповестил красными буквами:
Герметизация нарушена полностью. Пятый уровень заражен и отсечен — Бегом отсюда, — бросил Стоун Холлу. — Быстро! В этой лаборатории нет подстанции. Вам надо перейти в следующий сектор…
Холл не сразу понял, чего от него хотят. Он продолжал сидеть, будто прирос к креслу, но вдруг понял, сорвался с места, бросился к двери. И не успел — послышалось шипение, из стены выскользнула массивная стальная плита и, лязгнув, перекрыла выход. Стоун выругался:
— Ну вот, попались. Если бомба взорвется, «Андромеду» разнесет на десятки миль вокруг. Будут тысячи мутаций, и каждая станет убивать на свой манер. Нам теперь никогда от нее не избавиться…
Бесстрастный механический голос повторил несколько раз по радио:
— Уровень отсечен. Тревога. Уровень отсечен. Тревога. Уровень отсечен…
На мгновение наступила тишина, потом донесся легкий скрип — включилась новая запись, и тихий голос мисс Глэдис Стивенс из штата Омаха произнес:
— До ядерного взрыва осталось три минуты…
Глава 29
Три минуты
Опять тревожно взвыла сирена, и стрелки всех часов одновременно прыгнули на 12.00, а секундные стрелки начали отсчитывать время. Циферблаты автоматических таймеров загорелись красным светом, зеленая полоска на них точно указывала момент ядерного финала.
А голос невозмутимо повторял:
— До ядерного взрыва осталось три минуты.
— Автоматика, — сказал Стоун с тихим бешенством. — Уровень поражен, и система сработала. Надо что-то делать…
Холл держал в руке ключ и тупо смотрел на него.
— И никак нельзя добраться до подстанции?
— На этом уровне — нет. Каждый сектор изолировал от других.
