Сергей Гатаулин - Вирус
– Цербер, назад! – зазвенел в голове голос Тромба, разбиваясь на тысячи осколков.
Дмитрий, крякнув от боли, распахнул глаза. Некоторое время он удивленно рассматривал невредимые ладони, осторожно касался кончиков пальцев, словно ждал чего-то. Но ничего не происходило, и он спрыгнул с кровати. Хлопнул в ладоши и энергично затряс кистями.
– Бред какой-то!
Лежащий на диване Анатолий громко и длинно зевнул:
– Бред – вставать в такую рань, а будить других – это свинство!
Он потянулся и, ощущая на себе взгляд Дмитрия, вскочил на ноги и бодро метнулся в сторону кухни. Во взгляде ни капли усталости, ни тени раздражения, хотя спал не больше трех часов.
– Позвони матери! Спроси, как устроилась, – напомнил он, закрывая двери ванной. – Я вчера не стал ждать, пока она разместится. Сдал на руки администратору – и назад. Ты уж прости, но дорога – дрянь.
Маргариту Петровну молодые люди еще вечером уговорили уехать в санаторий. Санаторий, как сказал Анатолий, ведомственный – там она будет в безопасности. «Это то, что сейчас нужно», – успокоил себя Дмитрий, облегченно вздохнув, когда мать с нескрываемой радостью собрала вещи и, чмокнув сына в щеку, в сопровождении телохранителя исчезла за дверью.
«Зона опасности расширяется, захватывая все большее количество людей, и пусть хотя бы мама будет подальше, – подумал Дмитрий, хватая с плиты вопящий антикварный чайник. – Кто, интересно, придумал установить на носик металлического монстра противный свисток?»
Подойдя к окну, он посмотрел на дремлющую улицу. За ночь выпал снег, слегка припорошив грязный асфальт. Дворник-азербайджанец, энергично вгрызаясь в белоснежную пудру, бодро орудовал метлой, как гребец-разрядник веслом. Выплывая из-за угла, он быстро продвинулся к подъезду, оставляя за собой широкую темную полосу неприлично оголенного асфальта. Сдирая белоснежную легкую шубку, спешащий садист оголил безобразное, грязное тело старого города. Подъездная дверь громко хлопнула, и маленький азиат вдруг замер как вкопанный. Из дома выбежал пожилой мужчина и, помахав служителю метлы рукой, быстро исчез за углом.
– Трафимаа! – закричал удивленный дворник. – Ты савсем с ума сашла! Вчера памирал, да? Завтра спартсмена стала? – смуглое лицо сморщилось, и он беззлобно сплюнул.
Не успел плевок долететь до земли, как подпрыгнула метла, и живой механизм двинулся дальше.
Дмитрий подхватил обжигающую кружку и, попивая терпкий напиток, вышел на балкон. Легкий мороз приятно освежал горячее ото сна тело, поблескивающий в воздухе снег таял на оголенной коже. Погода – благодать. Под рукой вдруг что-то зашипело, и тонкая струйка воды затекла в рукав. Он с удивлением уставился на парящую ладонь, быстро погружающуюся в ледяные наросты на железных перилах. Не задумываясь, отставил чашку с чаем как можно дальше от руки и стал наблюдать за расширением тающих полос. Снежные бугорки со стороны его руки таяли гораздо быстрее, чем под горячей кружкой. Несложный расчет – и в голове возник пугающий результат: температура его тела в несколько раз выше температуры кипятка в кружке.
– О боже, Трооомб! – взревел Дмитрий, впиваясь пальцами в железную полосу, ставшую неожиданно мягкой и податливой. – Я схожу с ума!
Продолжая беззвучно взывать к бойцу, он уставился на скомканную гармошку металлических перил.
В голове раздался длинный гудок, и после громкого щелчка послышался спокойный ироничный голос:
– Тромб слушает.
– Тренируешь чувство юмора, умник? – прошипел Дмитрий.
– Чувство юмора – не мышца, тренировать невозможно, – буркнул Тромб, не замечая раздражения Потемкина.
– Фигасе, он еще и острит! – не сдержался Дмитрий. – Что ты делаешь с моим телом?!
– Странные вы, люди. В чужое тело, как к себе домой, с руками и ногами, а в свое заглянуть – проблема, – проскальзывающая в голосе Тромба ирония по-настоящему удивила Потемкина.
– Ты это о чем?
– Зачем нужно было вмешиваться в работу организма постороннего человека? Богу было угодно, чтобы старик умер, а ты очертя голову бросился спасать чужую жизнь. Рискуя собой, мной, Цербером, – Тромб обиженно отвернулся.
Дмитрий мог поклясться, что боец отвернулся – он теперь видел мир в нескольких измерениях одновременно. «Он сказал, угодно Богу?! Или мне это послышалось? Нет, сказал! И ведь как сказал! Только верующего искусственного разума в мозгах мне не хватало», – ужаснулся он, хватаясь за голову.
– Цербер ушел, – прошептал Тромб тоскливо.
Он катастрофически быстро обретал человеческую чувствительность. Вспыльчивость подростка, обидчивость ребенка, гигантские запасы знаний – гремучая смесь, обращаться с которой человек учится не один десяток лет, и вот она попала в руки компьютерному разуму двух месяцев от роду. Что будет дальше?
Дмитрий насторожился, ощутив в голове чужое присутствие. Вернее, след чужого присутствия – его запах. Словно кто-то со стороны наблюдал за их с Тромбом разговором.
– Как ушел? – удивился он. – Захотел – пришел, захотел – ушел. У меня что, в голове коммунальная квартира?
– Неужели ты ничего не понял?
Дмитрий окончательно разозлился, стиснул балконные перила в ладонях.
– Поясни мне, бестолковому, что я должен был понять! – вспыхнул он.
– Оставь в покое перила, пока твоя фигурная лепка не привлекла внимание соседей!
Дмитрий отстраненно встряхнул руками, не обращая внимания на созданные им замысловатые переплетения металлической ленты.
Тромб хмыкнул:
– Там, в церкви, мы с Цербером кое-как вытолкнули твой вирус в сеть. Однако ты, сегодня, пытаясь спасти старика, чуть было не затащил взамен другого паразита – чужого. Я думал, что с исчезновением опасного симбионта исчезнут и наши проблемы, но не тут-то было. Вирус исчез, а проблемы остались. Ломая генетический код, он создал видоизмененные комбинации аминокислот. Выедая правильные пептидные цепочки и заменяя съеденные куски своим телом, он препятствовал нормальному функционированию организма. Жизненная программа должна была дать сбой, посылая органам неправильные команды. Информационного мусора становилось все больше, регенерационных возможностей организма – все меньше.
– Стоп, стоп, стоп! – прервал невидимого собеседника Дмитрий.
Тромб замолчал. Поток образов иссяк. Тексты статей, схемы и графики, стоящие перед глазами, исчезли, чтобы потом проявиться в подсознании. Эта, вторая плоскость общения, идущая параллельно с мысленным разговором, более информативная, но менее эмоциональная, обозначилась неожиданно, и мозг воспринял ее как нечто само собой разумеющееся; моментально адаптировался, стал мыслить и чувствовать многомерно, как будто всю жизнь только этим и занимался.
