Елена Жаринова - Дети Филонея
Они выходили из кафе все вместе. Но как-то так получилось, что Лиза задержалась припудрить носик, а Влад расплачивался у стойки. Лена и Ульяна ненадолго остались вдвоем.
Лена как будто ждала этого.
— Значит, так, подруга, — сказала она без всяких предисловий. — Я собиралась сегодня поговорить об этом с Владиком, но вижу, что надо говорить с тобой. Давай поделим территорию. Здесь он твой. Но там — не вмешивайся. Что скажешь? Согласна?
Ульяна смутилась. Вроде бы требование Лены было со всех сторон справедливым. И все-таки оставалась двусмысленность. Разве Влад в обеих Реальностях не один и тот же человек? Но раздумывать об этом сейчас не хотелось. Ульяна чувствовала безграничную щедрость победителя. Ей хотелось дарить.
— Согласна, — ответила она.
Подмосковье, ноябрь 1761 года
Неуютно иностранцу в России. Особенно плох ноябрь — безрадостный, холодный, сырой и промозглый. Куда ни глянь — ни одного яркого пятна. Хоть бы девка в цветастом платке, или рыжая собака, или клен в золотой листве… Только пятятся от дороги убогие крестьянские домишки. И воры, воры кругом…
Хорошо хоть с лошадью не обманули. Кобылка редкой мышастой масти, с полосатыми ногами, как у диких степных предков, уверенно отмахивала пятую версту. Ей нипочем, что на дороге — тяжелая снежная каша, покрытая грязной черноватой коркой.
Всадник то и дело бросал поводья, срывал перчатки и растирал замерзшие руки. Слушая безнадежный вороний грай, он вспоминал свой первый визит в эту страну шестнадцать лет тому назад. Тогда была весна. Ах, какая тогда была весна!
Генри Флетчеру тогда едва исполнилось двадцать два года. Его только что посвятили в рыцари Мальтийского ордена — высокая честь для дворянина из захудалого рода. Он ехал в Россию просто как посыльный. Он был обременен тайнами и обетами. Но подмосковные сады пенились черемухой и вишней, пчелы и птицы перебивали друг друга, просвечивала на солнце розовая кисея… Да, натворил он тогда дел…
Ну, вот, наконец, и усадьба. Изуродованные ножницами липы развернулись аллеей, а потом показался дом. Его отражение дрожало в незамерзшем пруду — розовое на сером. Такие краски бывают во сне, подумал Флетчер. Ими окрашен призрачный мир, куда попадаешь ночь за ночью, но куда нет ходу наяву. Розовые стены и далекая вишневая весна столкнулись, как два бокала с шампанским вином, и примирили Флетчера с холодом и с убогим пейзажем. Россия… Как долго он ждал этой встречи…
У крыльца Флетчеру сообщили, что его сиятельство граф ожидает в голландском домике. Молодой нагловатый слуга вызвался проводить. Бросив лошадь, Флетчер широким шагом миновал садовую дорожку. Внезапно у него за спиной послышался тоскливый, мяукающий звук.
— Павлины, — пояснил слуга. — Барин птиц любит.
Граф Петр Борисович Шереметев, нестарый еще мужчина, краснощекий, в напудренном парике, сам встретил гостя в сенях. Флечер скинул промокший плащ и остался в шерстяной дорожной робе. Отдавая дань вежливости, отстегнул шпагу. Извинился за лужу, натекшую на узорный паркет с его высоких сапог.
Гостя ожидал камин. Флетчер с наслаждением протянул руки к огню. Хозяин уселся в кресле — вальяжно и царственно, как подобает баловню Фортуны. Долгополая шуба вместо домашнего халата придавала ему совершенно варварский вид.
— Вы уж простите, сударь, что загнал вас в такую глушь, — сказал Шереметев. — В письме гроссмейстера говорилось о вашем инкогнито. А где, как не в деревне, искать уединения? Впрочем, это зимой у нас скукотища — удавиться впору. Летом весело. Видали мою потешную флотилию? — хозяин кивнул на мутное, запотевшее окно.
Флетчер послушно посмотрел в протертую прогалинку. На пруду, у противоположного берега, сиротливо жалась друг к другу стайка расписных галер. Гроссмейстер? Шереметев, наверно, имел в виду туркополиера — главу английского приората. В последние годы Орден очень интересовался Россией. Он видел в этой дикой и сильной стране союзника против турецкого флота. Но визит Флетчера не имел отношения к внешней политике и к делам Ордена вообще.
— Я приехал к вам с предложением, граф, — сказал Флетчер. — Пусть оно покажется вам странным и даже невероятным, но, прошу вас, выслушайте меня до конца.
Он сел в кресло напротив Шереметева и рассказал о цели своего приезда.
Наступила тишина. Потом она взорвалась от рева Шереметева:
— Это что же получается? Я бросаю государственные дела, из уважения к Великому магистру принимаю его курьера, а ко мне явился какой-то мошенник? Что за бред вы тут несли, милостивый государь? Какие, к черту, подземелья? Какие дети Филонея? Облапошить меня решили, как раззяву на ярмарке? Не выйдет. Вот вам!
Шереметев сложил в сторону гостя увесистый кукиш.
Флетчер и бровью не повел. За последние десять лет он поднаторел в таких разговорах.
— Господь с вами, граф, — сказал он, имитируя обиду. — Я не мошенник. Я представитель Ордена, вот мои документы, — он резко протянул бумаги графу. Тот не дотронулся до них, и бумаги упали ему на колени. — Дети Филонея — не бред. Среди нас — большинство европейских монархов и дворяне из самых влиятельных родов. Пошлите доверенного к тем, кого я назову, и меньше, чем через месяц, вы получите подтверждение моих слов. Неужели вы думаете, что вся европейская знать сговорилась вас дурачить?
Багровый Шереметев смотрел на него набычась. Однако уверенность собеседника делала свое дело. Сначала граф соизволил-таки заглянуть в документы. Вернул их Флетчеру. Пробурчал:
— Простите, что был резок, сударь.
Флетчер великодушно улыбнулся.
— Не стоит извинений, граф. Вы отлично держались. Вот молодой барон фон Берберек сразу бросился на меня с кулаками. А слышали бы вы, какими словами поносил меня уважаемый мэтр Франсуа Вольтер!
— Вы виделись с этим безбожником? — шевельнул бровями Шереметев. — И что?
— Я вернул ему его же слова: осмельтесь мыслить самостоятельно. Что мешает вам поверить, граф?
— Да все! Совершено все! — снова взорвался Шереметев. — По-вашему, я должен поверить, что если буду каждую ночь проводить в смрадном подземелье, в компании таких же дураков, однажды я проснусь другим человеком? Бред, бред, еще раз бред! И даже если бы я вам поверил… Если бы согласился выбросить на ветер половину состояния — вы хоть понимаете, что говорите?.. Какая мне с этого выгода, сударь?
Флетчер мысленно потер руки.
— Ну вот, граф, теперь вы заговорили как деловой человек. И я буду с вами предельно честен. Мы не продаем другую жизнь. Мы продаем только Свойства — возможность ее распознать. Событие неподвластно ни обычным людям, ни Детям Филонея. Мы все будем им обласканы… или уничтожены. Но теперь, когда вы узнали о Событии, хотите ли вы оказаться среди неразумного большинства? Хотите ли утратить память о нынешней жизни? Хотите ли не сознавать своего счастья, если судьба вознесет вас еще выше?
