Павел Комарницкий - День ангела
— У себя там, как я понимаю, вы с этим пережитком полностью покончили.
— Да, вы правы. И вот что любопытно: сразу отпала масса неестественных потребностей второго порядка. Например, у вас есть такие занятия, как балет, цирк, театр…
— Вы и от этого избавились?
— Не так. Эти занятия изжили сами себя. Ну какое разумное существо будет смотреть на бесполезные телодвижения, именуемые танцами? Информации ноль, пользы тоже.
— А картины, фильмы?
— Фильмы, разумеется, есть. Это же самый доходчивый и наглядный способ передачи информации. Наши фильмотеки гораздо богаче ваших, между прочим, в смысле содержания. Или взять кулинарию, царицу наук. Одних только научных трудов по приготовлению вкусной каши у нас тысячи!
«Рома, я сейчас. Сейчас будет холодное оружие» — и я ощущаю, как Ирочка откручивает острые клинки — протезы крыльев.
— Но простите, Иван, — я вежливо улыбаюсь, хотя у меня в душе… лёд и пламя, иначе не скажешь. Спокойная, ледяная ярость, которую ни один перстень-парализатор не сочтёт слепой. — Вы сильно упрощаете, вам не кажется? Нельзя же всё сводить к голой физиологии, еде и комфорту. Разумному существу этого недостаточно.
— На этот раз правы вы, Роман Романович, — лик робота по-прежнему бесстрастен, но мне кажется, что я улавливаю: резидент забавляется, беседуя со мной. Видно, давно не отводил душу в философской беседе. — Разумному существу надо больше. Есть одна достойная уважения страсть — жажда власти.
Взор робота абсолютно бесстрастен. Взгляд трупа.
— Да, да. Только одна. Только жажда власти по-настоящему отличает разумное существо от псевдоразумного. Вся жизнь — борьба, разве нет? Проигравший платит. Победителя не судят.
Мой взгляд, наверное, уже приобрёл разрушительную силу, сравнимую с прибором для уничтожения… и так далее. Но робот встречает мой взгляд безмятежно. Трупу всё равно.
Я вижу, как по лестнице поднимается группа захвата, это пока менты. А с двух сторон к дому подходят и роботы. Входят в подъезд. Моё время вышло.
«Всё, Рома. Мы его засекли. Сейчас включаем гашение. Но вам придётся этого кончать немедленно. Только холодным оружием, Рома!»
Да хоть голыми руками — до того он достал…
Словно повеяло холодком. Невидимый гигантский пузырь накрывает весь дом, и я неизвестно как чувствую-понимаю: мы в поле гасителя. На кухне отключился холодильник, и я опять понимаю — нет света. Энергия в проводах съедена гасящим полем.
Ирочка входит в комнату, очаровательно улыбаясь. Она действительно переоделась — на ней боевые доспехи. Вот только вся эта чудо-техника сейчас столь же смертоносна, как и ордена товарища Брежнева. И две шпаги в руках.
— Простите, Иван, но ваше дальнейшее существование абсолютно недопустимо.
Фраза ещё звучала, а острые шпаги — обломки Ирочкиных протезов-крыльев — уже свистели, распарывая воздух. Всё верно — убогий мозг биоробота, отключённый от хозяина, обрабатывая поступающую словесную информацию, потерял драгоценные доли секунды.
Руки и ноги биоробота отвалились, как отклееные. Ни капли крови. Но в следующую секунду началось такое…
Ноги Ивана дрыгались, как оторванные лапы паука-«косиноги», беспорядочно и бессмысленно. Но вот руки — иное дело. Одна рука устремилась ко мне, быстрыми рывками перекидываясь по полу, а вторая вцепилась в ногу Ирочки, как бультерьер, неуловимо-быстро перебирая пальцами, поднимаясь выше и выше.
«Рома, за борт её, за балкон! Хватай за локоть! Его когти отравлены, осторожно!»
Я ощущаю, как стремительно раскручивается пружина событий. По лестнице птичками взлетают вверх боевые роботы, на ходу ударами пудовых кулаков убивая попавшихся на дороге несчастных сотрудников несчастных правоохранительных органов. Кто-то успевает направить автомат, но «калашников» издаёт лишь щелчок. Щелчки издают и пистолеты ПМ. Никакие взрывные процессы в поле гасителя невозможны, и порох не исключение.
Я хватаю отрубленную руку за локоть, стараясь не коснуться хватающих воздух скрюченных пальцев, из которых торчат острые стальные когти, выпущенные по-кошачьи. Звон битого стекла, и рука вылетает наружу, через окно, за балкон. И откуда у меня такая сила?
Ирочка уже отрубила пальцы, червяками извивающиеся на полу. Вторая рука летит следом.
Тяжкий удар сотрясает броневую дверь. Я вижу: одного из сотрудников правоохранительных органов роботы используют как таран — точь-в-точь Вицына в фильме «Кавказская пленница». Ещё, ещё! Всё правильно — плазменные разрядники «зелёных» тоже не работают — чем же им ломать дверь…
— Этого за борт! — я ещё ни разу не видел такого лица у моей Ирочки.
Мы хватаем извивающегося Ивана, обрубок без рук и ног, тащим к балконной двери. Да в нём не меньше ста килограммов!
Шея Ивана вдруг выдвигается из тела, как у черепахи из панциря. Широко разевается пасть с острыми стальными иглами вместо клыков.
— Бросай! — крик Ирочки. Намертво въевшаяся за время несения службы привычка мгновенно исполнять команды делает своё дело — я разжимаю руки, и это спасает мне жизнь. Острые отравленные клыки сверкают в каких-то двух сантиметрах от моей руки.
Пронзительный зелёный свет озаряет всё вокруг. Стены, пол, потолок и всё остальное становятся прозрачными, как бутылочное стекло. Я вижу, уже глазами вижу, не мысленно — роботы отбросили расплющенный труп омоновца (слишком мягкий для тарана) и со страшной скоростью бьют кулаками в бетонную стену, по четыре кулака в одну точку, поочерёдно. Как отбойный молоток. Всё верно — защита периметра ведь не работает, как и всё остальное, и хлипкий бетон новостройки — не толстый металл с памятью формы, как на двери.
Свист Ирочкиных шпаг-«пырялок». Голова Ивана отлетает, как мяч. Ирочка хватает её двумя руками, швыряет за балкон.
«Да бросайте вы эту бомбу за борт!!!» — кто это, Уэф или Чук?
Время будто растянулось. Мы вдвоём тащим неподъёмную тушу Ивана к балконной двери. В стене появляются трещины, сыплется штукатурка. Медленно вываливается кусок бетона, падает на пол, как чаинка в стакане. Мои жилы трещат от натуги, но Иван всё-таки переваливается через перила балкона. Неохотно начинает движение, свой последний полёт. Прощай, Иван, мы будем помнить тебя всю жизнь.
А в тридцати метрах от нас, чуть выше, из кипения воздуха возникает силуэт, очень напоминающий громадный транзистор. И кто, интересно, назвал эту штуку «летающей тарелкой?»
«Назад!!!» — и уже некогда определять, чья это мысль.
Мои кости гнутся от неимоверных усилий, как резина, но я успеваю уйти внутрь, в спасительное нутро квартиры. Выиграть ещё пару секунд.
