Джо Холдеман - Миры обетованные
– Что случилось? – повторила я. Перкинс поднялся, обошел стол и коснулся моего плеча, успокаивая:
– Не то, не то, что они говорят. – Перкинс приподнял чашку с кофе и виски. – Лучше выпей.
Я выпила и закашлялась. Слезы потекли по щекам. Удивительно, но этот отшельник протянул мне изумительно чистый носовой платок.
– Они? Сказали? Случилось? – вырвалось у меня. – Кто «они»?
– Полиция, – сказал Перкинс. – Они убили Бенни, он бы не нарвался на…
– Да! Знаю, – сказала я. – Сам, он бы никогда!
– И я знаю. Уйти из жизни Бенни, без строк-строчек-послания в?.. – Перкинс тронул рукой край моего стула. – Сукин сын, он был помешан на слове. Простите меня. – Перкинс вздрогнул. – Простите.
– Нет, вы правы, – пробормотала я и высморкалась. По дому разнеслось эхо.
– Он не погиб. Он был убит. Подумай, детка, что дальше? Уж кто-кто, а я-то знаю, что парень был весь в чужих заботах и радостях и, знаешь, милочка, никогда не болтал о частностях. Он как-то бросил фразу: «Тебе, Перкинс, лучше не знать, чем знать». Кто-то его здорово доставал, да?
– Да? – содрогнулась я. И подумала – кто? Перкинс достал кисет, бумагу, долго-долго сворачивал сигарету.
– А куда денешься? Три недели тому назад… – Перкинс усмехнулся. – Три недели. Утро, я пожарил картошку и пошел в конюшню, не смейся, позвать Бенни завтракать. Теперь в моей конюшне нет лошадей – зато там есть одна маленькая комнатка, которую Аронс облюбовал себе под жилье.
– Для чего?
– Там уже давно не было лошадей… И, понимаешь, он повесился именно там – длинная веревка, балка, мой сеновал. Ты знаешь, что такое сеновал?
– Боже! – воскликнула я.
– Правильно, – сказал Перкинс. – Не повесился, а его повесили. Кто-то заставил его прошагать до сеновала, и всунуть голову в петлю, и, можешь ли представить, – оттолкнуться от?.. – Перкинс перешел на «ты».
– Вы-то откуда все это знаете? – спросила я.
– Есть основания… Сигарету дать?
Я вскинула голову:
– Как, как вы сказали?
– Тебе необязательно знать, – сказал тихий человек. – Ладно. Была веревка, был Бенни, я срезал веревку. Чертова конюшня, холодная, – и парень готов. Голый, никакой одежды на нем, а что это значит? Его подняли, когда он спал?
Перкинс прикурил свою самокрутку, отпил из чашки.
– Подняли? – спросила я.
– Полагаю, я в здравом уме, – проворчал хозяин фермы. – Наблюдал за ним ох как долго! И увидел, да, я увидел, что с парнем творится что-то не то. Я понял, что это – не философская проблема. Конкретика. Жизнь. – Перкинс подался назад. – Рука Бенни была заломлена назад за спину. Так заламывают руку профессионалы. На левом запястье Аронса был синяк. И точно такой же – на правом плече. Понимаешь, что это значит?
– Нет, – сказала я.
– Выворачиваешь человеку руку, за спину и вверх, вот, – Перкинс повернулся, нагнулся и завел руку за спину так, словно собирался почесать спину между лопаток, – затем хватаешь человека за плечо и толкаешь вперед. Он и идет вперед. Полицейские приемчики.
– Так его и пригнали на верхотуру, на сеновал? – спросила я.
– Конечно. Но прежде он сопротивлялся, сопротивлялся яростно, и ребятам пришлось вывихнуть ему руку и оставить на теле эти синяки. – Перкинс отпил виски из чашки. – Я показал синяки полицейским, и они согласились с моей версией. Однако, когда через несколько дней я им позвонил, они сказали, что дело закрыто. Самоубийство! Мол-де следователь решил: Бенни сам нанес себе повреждения, пытаясь высвободиться из петли. После того, как повис. Они утверждают, что масса людей, которые вешаются, имеют на все про все секундочку, – поломать себе что-нибудь или оставить на собственном теле синячки. Бред. Игра краплеными картами. Следователь лжет.
– Бенни не мог пойти на самоубийство, – сказала я.
– И ни с кем подобное произойти не могло, – сказал Перкинс. – Ну, как он ухитрился поставить себе синяк на правое плечо? Сначала он это сделал, или после того, как заломил себе руку за спину? Фальшь, безусловно. – Перкинс жадно затянулся, и над столом фейерверком рассыпались искры. – Весь вопрос в том, кто?..
Я кивнула.
Перкинс погасил сигарету о крышку консервной банки, которая служила ему пепельницей.
– Ты знаешь намного больше, куда больше, чем говоришь мне.
– Да. Но не имею права… Мы с вами едва знакомы! – пробормотала я.
Перкинс, казалось, читал мои мысли.
– Думаешь, я не тот, кем представляюсь?
– Все может быть.
– Ладно. Ну, вот, нет у меня прав на управление самолетом, к примеру. И, видимо, не могло их быть ни при каких обстоятельствах. – Перкинс встал со стула и пошел к плите, доливать в чашку кофе. Он снял с полки бутылку виски, покрутил её в руках и поставил на место. – Хочешь ещё выпить? – спросил он у меня.
– Нет.
Перкинс вернулся за стол и стал рассматривать содержимое своей чашки. Словно гадал на кофейной гуще.
– Мы с Бенни вместе учились в школе и были закадычными друзьями. Кроме того, мы с ним двоюродные братья. И – из одного клана. Мои родители как-то перебрались в Нью-Йорк, и мы с Бенни жили в одном доме. В большом доме клана. – Перкинс указал пальцем на полки, забитые сотнями книг. – Бенни приучил меня к чтению. Думаю, я был для него самым близким другом. Отчего вы не расспросите меня о его жизни? Просто о нем. Я же спрашивал вас кое о чем…
– Поверьте, вам лучше не знать лишнего о Бенни, – сказала я.
– Глупости, – вздохнул Перкинс. – Три недели я бродил с ружьем вокруг дома. Было бы куда полезнее, если бы я знал, что, где или кого и когда искать, верно?
– Надеюсь, они вас не тронут, – сказала я. Уверенности в том у меня, конечно же, не было. Перкинс поглядел мне в глаза.
– Ладно. А скажите мне о Бенни… интимное. О его… любовном опыте, то есть о сексуальном… Был и гомосексуальный опыт? – спросила я.
Перкинс нахмурился и замолчал. Он молчал очень долго.
– Если и был, – наконец промолвил он, – то Бенни никогда не говорил мне об этом. А я и не ждал от него подобных откровений. Что я знаю? Несколько лет назад была у него какая-то женщина, и он страшно переживал из-за того, что у него с ней, как бы сказать помягче, не вышло… Потом женщин у него не было. До вас. Он готов был часами рассказывать мне о вас. Ну, да я не хочу вас смущать.
– Сексуальными подробностями? Этим вы меня не смутите, – усмехнулась я.
– Вы шокировали его своим отношением к сексу, – сказал Перкинс. – Прежде Аронс считал, что любовь и секс – понятия одного порядка, что эти явления взаимосвязаны. Ломка его представлений о взаимоотношениях людей проходила мучительно. Болезненнее, чем у многих других. Ведь он не надеялся на продолжение связи с вами и не ждал от судьбы ничего хорошего в будущем. Он жил одним настоящим. И полагал, что в сексе для вас нет секретов. Нет ничего такого, чего бы вы не умели в постели.
