Мэри Расселл - Птица малая
Я совершил бы все это снова, думал каждый.
И когда пришло время, каждый из них ощутил спокойное одобрение этого примирения с собой — даже когда грохот, жар и тряска возросли до ужасающей силы, когда казалось все менее и менее вероятным, что самолет не рассыплется на куски, и все более и более возможным, что они сгорят заживо в атмосфере планеты, имени которой они не знали. Я там, где хотел быть, думал каждый. И благодарен, что я здесь. Каждый по-своему, все они вверяли себя Божьей воле и верили: что бы ни случилось сейчас, это должно произойти. И все они возлюбили Господа — по крайней мере, на эти минуты.
Но Эмилио Сандос возлюбил Его сильнее всех и, избавляясь от страха и сомнений, воздел к Нему руки, пока остальные цеплялись за рычаги, за ремни, за подлокотники или за руки других. И когда отупляющий рев моторов уменьшился, а затем оборвался в тишину, почти столь же оглушающую, казалось лишь естественным, что Эмилио двинулся к воздушному шлюзу и, открыв люк, один шагнул наружу, в солнечный свет звезд, которых он не замечал, пока был на Земле, и наполнил свои легкие ароматами неизвестных растений и упал на колени, плача от радости, после долгого ухаживания ощутив, как заполнилась пустота, и поверив всем сердцем, что его долгий роман с Богом наконец завершился супружеством.
Те, кто видел его лицо, когда Эмилио рывком поднялся на ноги, смеясь и плача, и повернулся к ним, сияя, широко раскинув руки, осознали, что стали свидетелями возвышения души и что этот момент они будут помнить до конца своих жизней. Каждый из них испытал частицу такого же ошеломляющего ликования, когда они выглянули из катера, и вывалившись из технологической утробы, пошатываясь и моргая, ощутили себя заново рожденными в новый мир.
Даже Энн, здравомыслящая Энн, позволила себе насладиться этим чувством и не стала его принижать, рассуждая вслух, что это, вероятно, обычное облегчение из-за того, что обманули смерть, соединенное с резким падением в мозгу кровяного давления, явившимся следствием отмены Жирного Лица и Цыплячьих Ног. Все они, даже Джордж, с его склонностью к атеизму, ощущали себя исполнителями миссии Провидения.
Дни, последовавшие за высадкой, были наполнены восторгом и весельем. Словно дети, угодившие на экскурсию в Эдем, они придумывали названия всему, что видели. Съешь-меня и слоновые птицы, прыгуны и гуляны, сплошь-черные иезуиты и сплошь-коричневые францисканцы, пенистые и ползуны, шлангоносы и белкохвосты. Зеленые карлики, голубоспины, цветолицы и Ричард Никсон, разгуливавший на четвереньках в поисках пищи. Затем черно-белые доминиканцы — дабы завершить их коллекцию монашеских орденов. И черепашьи деревья, чьи наполненные семенами стручки напоминали панцири черепах; арахисовые кусты, коричневые цветы которых состояли из двух лепестков; ступни младенца с листвой нежной, как лепестки роз; и свинские растения, чьи листья смахивали на уши свиней.
Здесь было все. Воздух, чтобы по нему летать; вода, чтобы плавать в ней; почва, чтобы в нее зарываться; растительность, чтобы ею кормиться и в ней прятаться. Принципы были те же, форма вытекала из функции: тянись к солнечному свету, показывай себя во всей красе, дабы привлечь партнера, разбрасывай множество отпрысков или получше заботься о нескольких, предупреждай хищников яркой расцветкой, что ядовит, или сливайся с фоном, чтобы тебя не нашли. Но от красоты и изобретательности здешних животных захватывало дух, а пышность растительной жизни ошеломляла.
Энн и Марк, чьи глаза вооружало знание эволюции и дарвиновского отбора, были вне себя от восторга, видя все это. С разными интонациями оба раз за разом восклицали: «Боже, это потрясающе!» И когда остальным уже хотелось в изнеможении рухнуть на траву, можно было слышать голос Энн или Марка, звавший негромко, но настойчиво: «Вы должны на это посмотреть! Быстрее, а то он убежит!» — пока все они не пресыщались красотой, новизной, изумлением.
Д. У. направлял посадочный катер со стороны океана и, точно контрабандист, вел его над самым лесом. Обнаружив поляну, он сразу принял решение приземлиться на ней, а не дальше — на равнине, которую выбрал Марк. Окруженные высокими, с массивными стеблями растениями, видимо, местными деревьями, люди чувствовали себя защищенными и неприметными. Если погода была спокойной, они спали возле катера, без оружия, слишком несведущие или доверчивые, чтобы опасаться крупных хищников или агрессивных ядовитых тварей. У них имелись палатки, чтобы укрыться во время внезапных гроз, но все равно они часто промокали. Никого это не волновало. Ночи тут были короткими, а дни такими теплыми, что высыхало все быстро, и путешественники досыпали при солнечных лучах, просачивавшихся сквозь листву, млея в тепле, довольные и ленивые, как псы у костра.
Даже пребывая в полусне, люди жадно впитывали впечатления. Разносимый ветром аромат тысяч растений, столь же разных, как виноград, сосна, капуста, лимон, жасмин, но не похожих ни на что земное; густой и влажный запах разложения, вызванного бактериями иного мира; мускусные нотки смятой травы, в которой они лежали, — впечатления превосходили их способность постигать и классифицировать. Прошло три рассвета и три заката; в течение длинного дня один хор поющих, орущих, стрекочущих существ много раз сменялся другим. Иногда звук удавалось соотнести с животным, которое его издало: визг испускали похожие на ящериц твари, которых люди назвали зелеными карликами; поразительно громкий скрежет производило маленькое чешуйчатое двуногое, обитавшее в здешнем подлеске. Чаще всего звуки были полны тайны, как и Бог, которому поклонялись некоторые из гостей.
За пределы поляны земляне выбирались нечасто и ходили парами, всегда держась в поле видимости катера и лагеря. Но проведя вместе столько времени, все они изредка нарушали предписание Д. У. и искали уединения, чтобы совладать со свежими впечатлениями, обдумать и переварить их, а затем шагнуть к новым чудесам. Поэтому София не удивилась, наткнувшись на Эмилио, который сидел один, привалившись спиной к глыбе камня, похожего на песчаник. Его глаза были закрыты. Возможно, он спал.
Бывают моменты, подумала она позже, когда реальность вдруг словно сдвигается, как кусочки цветного стекла в калейдоскопе. Глядя вниз на Сандоса, видя его неподвижным и не ведающим, что на него смотрят, София внезапно поняла, что он уже не молод. И была изумлена волной чувства, охватившего ее.
Эмилио постоянно трудился или учился и благодаря своей активности и чувству юмора казался лишенным возраста. Поработав вместе с ним, София узнала кое-что о его жизни и признала в нем родственную душу: всегда лицом к лицу с неизведанным, стартующий раз за разом — в новом месте, в новых обстоятельствах, с новыми языками, новыми людьми, в новой должности. Это у них было общим: постоянное напряженное противоборство с переменами, ощущение, будто тебя растили в парнике, принудив расцвести слишком рано, изнуряющий азарт от того, что справляешься с непосильной задачей не только с успехом, но и с изяществом.
