Олег Ёлшин - Тейа
Писатель продолжал, и его голос становился все жестче и громче. Он совсем уже не походил на того задумчивого пожилого человека, каким его знали.
– Посмотрите – семь смертных грехов! У христиан это – Гордыня, Зависть, Чревоугодие, Блуд, Гнев, Алчность, Уныние. Кто-нибудь из вас может сказать, что он совершенно свободен хотя бы от одного из них? А может быть, именно мы и довели себя до этой черты и теперь пора изгнать из себя этого демона, который отравляет наши души и то высокое, что заложено в каждом человеке? Повторяю – он в каждом из нас! Но как это сделать?
Люди затихли, молча слушали, и ни один вздох или шорох не нарушал этой тишины.
– Нужно показать людям, как они живут и во что превратились! Как показывают курильщику снимок его легких – и тогда появляется шанс, что он бросит курить… Не все бросают, но многие… Нет, теперь уже только все и разом, а иначе спасения нет…
– Люди тысячелетиями плодили свои пороки, а вы хотите за две недели избавить их от этого? – воскликнул кто-то с трибуны.
– Да! Именно! За неделю! За несколько дней! – громко произнес он.
– Что вы имеете в виду? – спросил Генри. Все с замиранием смотрели на писателя – таким его еще не видел никто, да и был ли он когда-нибудь таким? Его глаза горели, словно у безумца, решившегося сделать прыжок в преисподнюю и этим спасти мир.
– У последней черты… – пробормотал он.
– Что? Изъясняйтесь точнее? – переспросил Генри.
Снова ропот людей пробежал по трибунам.
– Леонид, ваша станция работает нормально? – неожиданно спросил Юрий.
– Да, но причем здесь это? – ответил тот.
– Нужно показать им лицо в зеркале… Как вам это объяснить?…
Писатель заметно волновался и говорил сумбурно.
– Нужно создать зеркало, в котором и удастся показать им самих себя – эту планету, их жизни, их детей, прошлое и настоящее…
– Да-да, я вас понимаю! – в нетерпении перебил его Ричард Уилсон. – Бывают такие ситуации, когда люди начинают об этом задумываться, особенно в критический момент или в глубокой старости, но это сугубо индивидуально и далеко не для всех!
– Для всех и единовременно! – заражал Нестеров своей идеей. Но его пока не понимали. И чем больше его не понимали, тем больше роптали и нервничали.
– Когда мы вспоминаем свою жизнь и оглядываемся назад, и молим Бога? – продолжал Юрий.
– Зеркало? – перебил в нетерпении Генри. – Я понимаю вас! Но как это осуществить?
– Зеркало, – повторил писатель. – Именно! Зеркало!!! Вы совершенно правы! Нужно создать иллюзию последнего дня человечества. Последнего дня для каждого из людей на планете, и тогда они, наконец, задумаются. А задумаются – значит поймут! Создать не кинофильм или книгу, а реальную иллюзию, в которую поверят все, и будет это единовременно.
– Что вы имеете в виду? – снова выкрикнули из зала.
– Тейа!!!
– Что??? – люди замолчали, снова не понимая его. Но теперь было страшно слушать и смотреть на этого странного человека.
– Мы забираем Тейю с траектории давности, – четко произнес он, – одалживаем ее у космоса и времени с того самого момента, как она уже побывала здесь, и даем ей возможность повторить свой полет.
И тут на мгновение все замолчали.
– Вы сошли с ума? – наконец воскликнул Генри. – Вы хотите повторить падение и уничтожить все?
Писатель помолчал какую-то долю секунды, понимая, что от следующих слов будет зависеть все. Зависеть от того – поймут ли его…
– И да, и нет. Мы возвращаем Тейю всего на какой-то промежуток времени, даем ей возможность подлететь поближе, показать себя в убийственной близости, а затем отправляем ее назад…
Мертвая тишина повисла в воздухе. От предчувствия этого зрелища у всех перехватило дыхание, и слышен был только нежный щебет каких-то птиц, поневоле ставших свидетелями этого демонического плана.
– Такого еще никто никогда не мог себе представить, не то чтобы воплотить, – нарушив тишину, воскликнул кто-то.
– Утопия! – добавил старый Уилсон.
– Почему? – азартно возразил физик. – Просто нужно подумать, как это сделать! – теперь он был готов на все.
– Вы серьезно? – спросил его Генри.
– Думаю, да, – сказал Леонид. – А у нас есть выбор?
– Зло во благо… Или благо во зло… – произнес Ричард.
– Гениально! – тихо шептал Генри, представляя себе это… – Вы сумасшедший… Это просто гениально!…
– Зеркало!… Тейа!… – теперь зал гудел, словно его пробудили от долгой спячки. Люди вскакивали с мест, что-то говорили, перебивая друг друга, кричали. Все продолжалось, пока их ропот не прервал громкий голос Генри.
– Вы слышали, что предложил мистер Нестеров? Думайте! Думайте и решайте. От вашего решения сейчас зависит все! Кто согласен?…
Яркое солнце освещало трибуны и лица этих людей, воздух не шевелился, ни дуновения, ни ветерка, ни одна птица не издавала своего щебета. Гигантские ветви папоротника нависали над краями этого амфитеатра, словно боясь спугнуть тишину, и тоже застыли в каком-то оцепенении. Казалось, океан, небо и все вокруг на какое-то мгновение замерло, затаив дыхание, и остановилось. И теперь все ждали, что скажут они – эта ничтожная горстка людей на трибунах, которая сейчас решала все… Наконец, словно вздох, пронесся в тишине:
– Да!… Да!… Да!…
Люди медленно вставали со своих мест, сознавая то, что они делают, говорили свое "да", и не осталось ни единого, кто был бы против.
– Чудовищный план! Принято! – произнес Генри и восхищенно посмотрел на писателя. А тот уже поднимался к своему ряду, занимая место рядом с Леонидом, с человеком, которому и предстояло все это осуществить.
Спустя какое-то время после этого совета уже там, внизу, писателя догнал старый Ричард:
– Скажите, Юрий… Скажите честно, вы уже дописали эту главу?
Писатель сразу понял его и, подумав, ответил:
– Сказать по правде – нет.
– Что же мешает сделать это? – жестко спросил его Ричард. Юрий задумался и честно ему ответил:
– Я не вижу конца. Я не чувствую его… Только верю в него… Но, наверное, это немало?
– Да, немало, – ответил Ричард. Они пожали друг другу руки и разошлись.
– Вот и я не вижу, – бормотал Уилсон, шагая по острову то же самое думая про себя…
До конца оставалось две недели – ровно четырнадцать дней. И за это время нужно было успеть сделать то, что не удавалось за предыдущие два года, за все тысячелетия, с тех пор, как на небе чьей-то безжалостной рукою были начертаны те цифры, которые и обозначили этот день. Иногда Юрию казалось, что они взяли на себя полномочия, на которые имеет право только создатель. Но механизм был запущен, и теперь люди в нетерпении ожидали чудесного спасения. И если оставался этот шанс, нужно было идти до конца, каким бы он ни был. Это слово – конец теперь висело в воздухе, и никакой ураган не мог сдвинуть его с места и разогнать черную тучу, которая затмевала почти весь горизонт там, "наверху", а значит, и здесь, в сердцах людей, в их мыслях и их мольбах.
