Еремей Парнов - Пылающие скалы
— Там говорится о столице атлантов, построенной из чёрного, красного и белого камня. Чёрный и красный извлекли при раскопках на Тире, где за полторы тысячи лет до нашей эры произошло страшное землетрясение, вызвавшее в Средиземноморье настоящий потоп. Оставалось найти белый. Его мы и обнаружили на океанском дне. Он сложен из микроорганизмов, которые жили в пресной воде. Датировка приблизительно совпадает. В одно время с погибшей Тирой в Атлантике затонул неизвестный остров. Только и всего.
— И больше ничего не нашли?
— Ничего.
— Но и этого достаточно. Шутка ли — ещё одно доказательство!
— Косвенное.
— Пусть так. Надо его подтвердить другими.
— Проще решить обратную задачу.
— Как обратную? — не понял Кирилл.
— Обнаружить точно такие же диатомеи где-нибудь далеко-далеко от Геркулесовых столбов. В Андах, например, или же на Памире.
— И что это докажет? — Кирилл привычно замкнул логические звенья. — Ведь твой остров действительно затонул.
— Ты прав. Ничего не докажет… У меня мутится сознание, милый. Я что-то очень устала.
— Покажи термометр. Ого! Тридцать восемь и три! Тебе надо лечь. Я опять измучил тебя, родная, ты вся горишь. — Он помог ей подняться.
— Это от счастья, — прошептала она, едва держась на ногах. — Проводи меня до палаты.
Такой он и запомнил её. И думал о ней все долгие часы полёта под гул моторов, неумолимо умножавших расстояние. В иллюминатор было видно, как подрагивает налитое мощью алюминиевое крыло и трепещет хвостик токоснимателя над непроглядной молочной завесой. Откинувшись в кресле, он вбирал и эту гудящую дрожь, и эту муторную сосущую пустоту, пропуская сквозь себя минуты и километры.
XXIV
После первозданных просторов Приморья и почти космического одиночества подводного мира Москва показалась особенно многолюдной и шумной. Сплошные потоки машин, запруженные людьми тротуары, вечная спешка. Щедро политые мостовые исходили горячим паром, жадно вбиравшим в себя чад выхлопных труб, стойкие молекулы женских духов, освежающее дыхание отшумевшей грозы. Подхваченный стремительным течением, Кирилл окунулся в мелькающую пестроту залитых солнцем улиц, вдыхая ни с чем не сравнимый запах великого города. Его всевластная реальность оттесняла память, смешивая времена, перемещая лица. Что-то отступало, уменьшаясь, как в перевёрнутом бинокле, в невыразимую дымку, терялось среди теней.
Кирилла не покидало ощущение странной раздвоенности. Предвосхищая некие разительные перемены, которые почему-то обязательно должны были случиться здесь без него, он не обнаружил и тени каких бы то ни было судьбоносных сдвигов. Ничего не изменилось, словно он и не уезжал никуда. Многие из его многочисленных знакомых даже не заметили, что он отсутствовал столь долго. “Ты уже вернулся? — был типичный ответ на телефонный звонок. — Так скоро?” Он прожил за этот месяц целую жизнь, а для них, поглощённых насущными заботами, время пронеслось незаметно. Это скорее успокаивало, нежели разочаровывало.
Застав папу с мамой в относительном здравии, Кирилл с облегчённым сердцем принялся вызнавать институтские новости. Малик с ходу вверг его в водоворот предположений, слухов и мелких интриг. Кирилл сразу устал и внутренне отстранился. Сама мысль о том, что ему придётся как-то участвовать в этой мышиной возне, вызывала отвращение. Теперь он совершенно иначе смотрел на вещи. Даже малоприятная весть о письме из комитета не вызвала глубокого отклика, царапнув уставшую от волнений душу. Не тем он жил, не о том в глубине думал. Но постепенно обыденная карусель вовлекла его в своё не знающее остановки кружение.
Накопился экспериментальный материал, ждала запуска новая установка с вихревой камерой, подоспела пора промежуточного отчёта. Во всё это надо было влезать с головой, считать, пересчитывать, выискивать закономерности, делать выводы и, конечно, писать. С ответом на отказ медлить тоже не приходилось.
Дни замелькали, как кадры в кино, слившись в одноликий поток, наполненный привычной работой. Чтобы разобраться в наваленной Маликом груде, Кирилл засиживался в институтской библиотеке допоздна, а первые после приезда субботу и воскресенье безвылазно просидел дома, колдуя над калькулятором и нанося на миллиметровку точки. Эксперимент не расходился с теорией. Судя по “дельта-зет”, реакция могла идти ещё при более низких температурах.
Погружение в материал скорее отвлекало, нежели увлекало его. Какой-то незатухающий центр в мозгу был постоянно прикован к телефону. Дозвониться до Светланы, отдыхавшей в заповеднике “Кедровая падь”, не удавалось. Мешала разница во времени, подводила междугородная. Потом выяснилось, что живёт она не в самом заповеднике, а в каком-то лесничестве, где вообще нет телефона. Отчаявшись, он послал телеграмму, на которую вскоре пришёл ответ. Она писала, что поправляется, скучает, надеется на скорую встречу.
Кирилл ненадолго успокоился, дав себе слово рвануть через две недели на Дальний Восток. Хоть на день. Даже вынул из книжного шкафа альбом Сальвадора Дали, чтобы загодя отнести к букинисту. Заключённая в золотую суперобложку книга случайно раскрылась на гипсовом торсе Венеры, куда, как в комод, были вставлены всевозможные ящички. Богиня любви олицетворяла непостижимую природу. В ящиках с опушёнными мехом ручками зияла пустота.
В понедельник в лабораторию завалился Володя Орлов с пачками новеньких, пахнущих типографской краской авторефератов. Торжественно сорвав бечеву, он подписал несколько книжечек и вручил каждому из присутствующих. По такому случаю решено было немного “вздрогнуть”. Малик, великий мастак на такие проделки, сгонял Пальминова в буфет за пирожками и развёл немного спирта.
— За твои успехи, чувак! — провозгласил он, разливая по мензуркам. — Чтоб ни одного чёрного шара.
Всегда осторожный Орлов заложил двери ножкой стула.
— Только по-быстрому, — предупредил он.
Уничтожив все следы пиршества, общество разбилось на небольшие группки. Молоденькие лаборантки щебетали вокруг Володи, потчевавшего их очередной серией скабрезных частушек. Малик надоедал Пальминову пространными рассуждениями насчёт джазовой аранжировки то ли Гайдна, то ли Скриба, воспроизводя звучание отдельных инструментов.
Этим ловко воспользовалась Тамара, которой любая порция алкоголя мгновенно развязывала язык, и решительно оттеснила Кирилла к вытяжному шкафу.
— Ты сам заберёшь свои вещи или прикажешь доставить на квартиру? — вызывающе выпятив грудь, спросила она.
— Прости, Рыба, закрутился. — Кирилл виновато потупился. — Завтра заеду… Сразу после работы удобно?
