Валерий Шамшурин - Каленая соль
Глава девятая
Год 1611. Зима- ранняя весна
(Зарайск. Москва)
1
Хоть и присягнул сторожевой Зарайск Владиславу, однако с Москвой перестал сноситься и держался наособицу. Ближе Москвы была Рязань, а там затевал новую крамолу неугомонный Прокофий Ляпунов. Присыпанные снегом, неколебимыми богатырями стояли семь суровых, словно бы насупленных, башен зарайского кремля, сложенных до половины из белого, грубо отесанного камня с кирпичной кладкой поверху. Никаких украшений, никаких затейливых венцов - все для боя, для обороны и отпора. Глубокий ров окружал крепость, синея свежими наметами. С белесого неба цедился окрест тускловатый зыбкий свет. Оглядев пустынные дали и реденькие извилистые нити тропок на застылом русле Осетра, князь Пожарский вышел из-под деревянного шатра наугольной Караульной башни и неспешно двинулся по стене. На широких галереях копошились пушкари, поднимая на блоках заряды и укладывая их у своих затинных пищалей. Вверх и вниз по лестницам, приставленным к переходам, деловито снов.али ратники. Их передвижения убеждали Пожарского, что дело спорится на всех трех ярусах боя: верхнем, среднем и подошвенном. Но озабоченность не сходила с его впалого лица. Ратников было мало, и при длительной осаде могло приключиться всякое. Князь спустился со стены, задумчиво встал у отводной Никольской башни с глубоким въездом. Она считалась самой мощной из семи: крепость в крепости. Бойницы на ней были устроены с обеих сторон прямоугольного тулова. Даже если бы враг ворвался в кремль, ему бы особо привелось, осаждать эту башню, которая могла вести огонь внутри острога. Наметанным взглядом Пожарский обвел темные отверстия бойниц, плотнее запахнулся в накинутую на доспехи шубу. Неотступно следующий за князем Фотинка спросил с тревогой: - Али что не ладно, Дмитрий Михайлович? - Все ладно А уж коли беда случится, попаду в полон, - с нежданной бодрой веселостью пошутил князь, - будешь тогда моим Апоницей. - Кто ж таков? - смутился Фотинка. - Добрый слуга тутошнего князя Федора Юрьевича. Не слыхивал о нем?.. Ну не диво - времена давние. Вероломно убит был Федор в орде у Батыя, но Апоница не оставил на поругание тело господина, выкрал его и тайно похоронил. Пожарский помолчал, посматривая на хлопоты ратников. - Святое тут место, невинной кровью окропленное... Узнала о лютой смерти мужа княгиня Евпраксинья, да с малым чадом с высокого храма наземь и ринулася... Не след нам таковое место нечестивцам сдавать! - Дак ничо, выдюжим,- расправил могутные плечи растроганный Фотинка. Почти год Дмитрий Михайлович был воеводой в Зарайске. В многотрудную пору приспел он сюда по велению Шуйского, множество невзгод претерпел в этих стенах. Но всегда держался твердо. Ни с чем уехал от него в Рязань ляпуновский племянник Федор, склонявший князя к измене. Впустую угрожали ему приспешники самозванца. И даже когда предавшаяся царику близкая Коломна прислала в Зарайск своих наказных, взбунтовавших посад, не дрогнул князь. Заперся в крепости, куда перед тем на случай осады посадские свезли все свои пожитки и запасы, и строго сказал со стены: - Кто на московском государстве царь, тому и служу, а иного не ведаю. Понеже не станет царя Василия, его воспреемнику присягну. И вам так же поступати, ворам не потворствуя! Побунтовали бы еще мужики, да все добро и еда в крепости, в разум пришли, усмирились. А князь им еще и про налета Лисовского напомнил, которому они два года назад оплошно сдали город. Не их ли вина, что триста детей боярских из Арзамаса, пришедших на подмогу, положили тут свои головы? Вон он, курган, не осел еще над братской могилой арзамасцев! Несворотим, как намертво вросший в землю жернов, был воевода. Но в последние дни и он заколебался. Кому служить, когда не стало на Москве царя? Семибоярщине, которая сама сдала власть полякам и в которой был его недруг Лыков? Владиславу, что шагу не шагнет без отцовской указки и не царем, а захватчиком объявится на Руси? Да и не объявился еще - пусто царево место. И уж метит на него пакостная Маринка со своим новорожденным волчонком. Ревностно исполняющий службу и почитающий высшую власть, Пожарский по указанию Москвы безоглядно присягнул Владиславу, но честь его была уязвлена. Никогда еще он так мучительно не терзался сомнениями. И как только пришла весть, что король наслал из-под Смоленска разбойных черкасов зорить Рязань, а московские бояре угодливо присоединили к ним полк Сунбулова, враз стало ясно князю, где правда, а где неправда. И он не мешкая поспешил на подмогу Ляпунову, врасплох осажденному за Рязанью в Пронске, и вызволил его. Бритоголовая запорожская рать отпрянула в поле, выжидая другого удобного случая. - Ополчаться надобно. Всем нам ополчаться! - сверкая неистовым взором, кричал Прокофий и судорожно хватал князя за рукав.- Сам же узрел: кругом боярская измена. Не Владислава, а Жигимонта на выю хотят нам посадить. Чуешь ли? Приехав в Рязань, они всю ночь проговорили в тереме Ляпунова и порешили скликать земское ополчение. Пожарский должен был отправиться в Москву и тайно настроить посады к возмущению, Ляпунову же предстояло наскоро собрать ратные силы и в урочное время соединиться с Пожарским. Оба поклялись стоять заедино. Дмитрий Михайлович оставил в Рязани почти всех своих ратников и с небольшим отрядом воротился в Зарайск, чтобы закончить там свои дела. Неожиданно ему донесли, что войско Сунбулова в одном поприще от города. Не растерявшись, он начал готовить крепость к обороне.
2
Сунбулов подошел к Зарайску ночью. Бдительные дозоры увидели, как с южной стороны заметались и замельтешили огни факелов на краю узкого посада. Слитный конский топот и ржанье, перекличка возбужденных голосов, нескончаемый хруст снега далеко разносились в темноте, обнаруживая многочисленность войска. Пожарский еще раз обошел боевые площадки и, к изумлению ратников, распорядился развернуть более половины пушек, обратив их жерла внутрь крепости. Особо он проследил за перемещениями в Никольской башне, а выйдя из нее, долго вглядывался в едва различимые ниши внутренних бойниц. Бесноватые отблески коптящих на снегу смоляных плошек озаряли его угрюмое лицо. Взмыленные пушкари, кряхтя от натуги и обдирая в темноте о невидимые распорные брусья кафтаны, устало бранились в огромном чреве гулкой башни. - С ума, что ли спятил князюшко-то? - Своих побивати затеял! - Своих не своих, а еще до сечи богу душу откажешь - Кака измена? Михалыч на то не сподоблен. Блажь, верно, нашла. - Нет, ребята, помяните мое слово: все ладом будет. Знаем, чай, князя: сам сгинет, а уж нас не оставит. - Мели, Емеля! Самому тож, поди, тошно! - Ах, растак вашу, куды дулом вперлися! Как бы ни бранились пушкари, но сошлись на том, что воевода умыслил явно опасное дело.
