Николай Гацунаев - Звездный скиталец
- Обрати внимание на этого человека, Люси.
У юноши были не по-азиатски светлые глаза на удлиненном, расширяющемся к вискам лице, аккуратно подбритые щегольские усики и курчавящаяся чуть рыжеватая бородка.
- Кто это? - негромко спросила Эльсинора.
- Менестрель.
- Кто-о?
- Ну, вагант, если хочешь.
- Перестань дурачиться!
- А я и не дурачусь! На хорезмский манер, конечно, но все-таки менестрель. И место в истории литературы ему обеспечено. Хочешь знать, как его зовут?
- Артюр Рембо!
- Не угадала, - рассмеялся Симмонс. - Хотя они современники. И даже в чем-то близки по духу.
- Тоже коммунар?
- Напрасно ехидничаешь. Он, возможно, и не слышал о Парижской Коммуне, но будь он там - наверняка пошел бы на баррикады.
- Ты сказал "возможно"?
- Я не оговорился. Парень достаточно хорошо образован и даже понимает по-русски.
- Вот как? - Эльсинора с интересом взглянула на юношу. Он был уже рядом и тоже с любопытством разглядывал их. - И как же его зовут?
- Меня зовут Аваз Отар-оглы, - ответил юноша за Симмонса. - Вы это хотели знать?
- Да, - кивнула Эльсинора, стараясь скрыть смущение. - А в узелке у вас, надо полагать, письменные принадлежности? Или, может быть, бомба для тирана?
- Ни то, ни другое, - рассмеялся Аваз. - Бритвенные принадлежности.
- Даже так? - удивилась она. - Забавно.
- Ничего забавного. Мой отец - цирюльник хивинского хана. Но сегодня отец приболел и мне пришлось его заменить.
- И хан, не моргнув глазом, подставит вам свою шею?
- Уже подставил, - усмехнулся юный брадобрей. - Откуда ему знать, что у меня в голове? А стригу и брею я не хуже отца. Увидите его величество, - убедитесь сами.
Симмонс, не вмешиваясь, молча наблюдал за их разговором. В одно из своих посещений Хивы первой четверти XX века он уже видел Аваза, и знал, какая страшная участь его ожидает. И теперь, глядя на его юное лицо, испытывал странное ощущение раздвоенности: рядом с веселым жизнерадостным юношей мерещился заросший клочьями неопрятной седой бороды изможденный старик с фанатично горящими глазами в рубище, которое было когда-то бязевыми штанами и рубахой, босой, прикованный цепями к огромному нарвану * на белом от январского снега загородном кладбище.
"Судьба... Рок... - подумал Симмонс с нарастающие ожесточением. - Какого черта! Ведь в конце концов это всего лишь слова! И все, наверное, можно изменить. Несправедливо, чтобы человек прошел через весь этот ад физических и духовных мук, униженный и оскорблений только за то, что по молодости лет писал бунтарские стихи!"
- Аваз, - негромко позвал он.
- Да, таксыр? - удивленно оглянулся юноша.
- Ты давно сочиняешь стихи?
- С тех пор, как себя помню, а что?..
- Скажи, что тебе дороже - стихи или... работа?
Он хотел сказать: или жизнь.
- Странный вопрос. - Юноша пожал плечами. - Ремесло это мой хлеб. А стихи... - Он задумался. - Стихи дают мне радость. Иногда они причиняют боль. Но это - хорошая боль. Она очищает душу. А почему вы спрашиваете?
* Разновидность вяза.
- Ты хочешь узнать свое будущее? - спросил Симмонс, не ответив на вопрос.
- Конечно, - не задумываясь, ответил юноша. - А вы что пал мин?
- Это неважно. Я могу показать тебе, что тебя ожидает. Но при одном условии.
- Говорите, я слушаю.
Теперь роль безмолвного наблюдателя перешла к Эльсиноре.
- Ты сделаешь для себя вывод и будешь жить так, чтобы ничего плохого с тобой не случилось.
- Ну разумеется! - рассмеялся Аваз. - Иначе зачем заглядывать в будущее?
"Он убежден, что я его разыгрываю, - подумал Симмонс. Бедняга..." Он обернулся к Эльсиноре.
- Ты отправишься с нами, Люси?
Она молча кивнула.
- Подойди ближе, Аваз. Не пугайся, что бы ты ни увидел. Помни, это - будущее. И ты можешь его изменить.
- Хорошо, - улыбнулся юноша и шагнул к Симмонсам.
Тоскливое, затянутое пеленой серых облаков небо низко нависло над кладбищем. Дул резкий, пронизывающий ветер, сек лица мелкой снежной крупой. По заледенелой дороге от кладбища к видневшейся в отдалении крепостной стене торопливо возвращалась разномастная толпа: дервиши и каландары в остроконечных меховых шапках, драных постунах, с кубышками на груди и посохами в руках, дородный мулла в чалме и стеганом ватном халате, несколько закутанных до самых бровей женщин, калеки, безучастные ко всему худолицые ремесленники, купец в меховой шубе и малахае с малиновой от мороза рожей.
С холма над дорогой было слышно, как они перебрасываются между собой скупыми репликами:
- Надо же, и холод его не берет!..
- Джинни *, одно слово...
- А все равно жалко. Цепи руки-ноги изъели...
- А глаза-то, глаза!.. Так и горят!
- Говорю же, джинни...
* Одержимый бесом.
- Поделом бунтовщику! Ишь чего выдумал: на хана замахиваться!
- Тебя бы самого так, кабан красномордый!
- Но-но! Ты потише там!..
Толпа поспешно, словно уходя от погони, прошла мимо.
- О ком они говорят? - хрипло спросил Аваз.
- Сейчас увидишь, - ответил Симмонс. - Пойдем.
Они спустились с холма и зашагали по заросшему турангилом и камышом кладбищу. Здесь было тише. Ветер качал верхушки деревьев и монотонный посвист его нагонял тоску. В центре кладбища, у старого, полуразвалившегося мазара возвышался огромный нарван. Могучая густая крона его имела правильную шарообразную форму, нижние ветви почти касались земли.
Симмонсу почему-то вспомнилось бытовавшее в Хорезме поверье о том, что несколько раз на протяжении многовековой жизни нарвана ветви его опускаются до земли, и тогда в роду того, кто его посадил, кто-нибудь умирает.
"Чушь какая-то!" - подумал он и поежился от холода. Они зашли с наветренной стороны и остановились в нескольких шагах от дерева. Теперь мазар, да и большая часть кладбища были скрыты его гигантской кроной. Дерево росло на возвышении, и ветер здесь гуляя вовсю. "Надо поторапливаться, - решил про себя Симмон и опять зябко поежился. - Так и пневмонию подцепить недолго".
- Смотри, Аваз, - негромко произнес он и протянул руку. В широком просвете между ветвями, во весь рост, прижавшись спиной к стволу дерева, стоял человек. Ледяной ветер трепал клочья длинной седой бороды и лохмотья одежды, сквозь которые проглядывало тощее серое с желтизной тело.
Человек стоял, раскинув руки и низко опустив голову.
- Кто это? - почти неслышно ахнула Эльсинора.
Аваз несколько мгновений вглядывался в человека под деревом, беззвучно шевеля побелевшими губами, к вдруг сорвался с места, обнял старика, припал лицом к его груди.
- Ата! - звонкий рыдающий голос проникал в самую душу. Что они сделали с тобой, ата?!
Старик медленно поднял голову. Блуждающий взгляд воспаленных глаз скользнул по незнакомцам, остановился на Авазе. Зазвенели цепи, которыми были прикованы к дереву руки и ноги несчастного.
