Виталий Сертаков - Пастухи вечности
Ему пришла мысль, закидать Эхуса снегом. Старший уже почти вылез наружу, когда офхолдер потянул его назад. Валька поднял заплаканные глаза и на фоне лилового закатного неба увидел длинное пузатое тело, похожее на раздувшийся огурец с двумя туманными окружностями по краям и желтым глазом прожектора. Этот вертолет не нуждался в площадке, но внутри него, словно перезревшие семечки в чреве огурца, готовился вырваться наружу новый отряд обученных охотников.
Мгновением позже Валентин понял, каким образом вертолет его нашел. В мятущемся свете прожектора показались люди с собаками. Одна из собак — обычная овчарка на очень длинном поводке — бежала, опустив морду к земле. Вторую собаку Старший даже не сразу разглядел. Та самая мелкая порода нюхачей, которую он впервые встретил в собственном доме. И от нахлынувшего воспоминания о разоренной хате к нему вернулась злобная решимость. Он пошуровал по дну кабины, достал «Калашников» и улегся поудобнее. Предстояла вторая серия «веселья», и Старший не собирался пропустить начало.
На то, чтобы отогнать погоню, ушло полрожка патронов. В охотников он не попал, зато убил овчарку. Это было подло, потому что овчарка ни в чем не была виновата и не собиралась нападать. Ее воспитали всего лишь поисковой собакой, а никак не волкодавом. И это было самой глупой идеей, потому что собаководы немедленно открыли ответный огонь, а маленького пса подхватили на руки, точно болонку; Валька едва успел скатиться на дно кармана. Вместо того чтобы скрыться, он обнаружил себя. Грузовой вертолет опустился так низко, что в овраге поднялась настоящая метель. Лучи сразу трех прожекторов скрестились на спине Эхуса. Старший плюхнулся в кресло и скомандовал подъем. Точно разбуженный скат, прикорнувший под слоем ила, Эхус вырвался из лощины и устремился во мрак. Последнее, что Старший увидел в желтом свете прожектора, были огромные виноградные грозди. Черные фигуры, увешанные оружием, скользили вниз на тросах, и их было очень много.
Старшего слишком поглощал страх не врезаться во что-нибудь твердое или не провалиться в пропасть, оттого он не сразу заметил изменения на «приборной доске». Прошел, наверное, час или три часа, он бежал и уворачивался от деревьев. Больше всего это напоминало игру в пятнашки. Вертолет тарахтел в небе, иногда ловил Эхуса лучом, иногда надолго терял. Старший останавливал зверя, жадно глотал сок из розового соска и спустя короткое время слышал позади шум погони. Ему только казалось, что он движется быстро, на самом деле в густом лесу зверь передвигался немногим быстрее бегущего человека. Он был слишком большим и слишком усталым, а парни из вертолета натренированы и сыты. Преследовать всегда легче.
Третий слева пузырь над Валькиной головой, который всегда был наполнен зеленой жидкостью, сменил цвет на синий, а следующий за ним пожелтел. Лукас предупреждал, что так случается, если в организм попадает яд. Не обязательно смертельный яд, возможно — наркотик. В подобном состоянии нельзя продолжать движение, срочно нужны чистая вода и покой. Старшего внезапно осенило. Отлеживаясь в глубокой черной тени, под очередным не видимым ночью обрывом, он понял, что означали те участившиеся колющие боли в области сердца и почек. У него никогда не болело сердце — рановато все-таки…
Старший был уверен, что совсем недавно он гораздо лучше видел. И если прежде конечности животного мгновенно реагировали на приказы, то теперь возникли трудности с координацией, точно Эхус слегка выпил. Даже не слегка, а скорее, выпил как следует. И вообще он передвигал ногами все ленивее. Старший проверил запасы нерасщепленной пищи — умирать, вроде, рановато. Серьезных ранений нет. В шести местах сочилась кровь, но для такой махины это вроде комариных укусов. Обследовав приборы, Старший, в сердцах, дал себе кулаком по шее.
Ночные снайперы шли по пятам и стреляли пулями с сильным снотворным. Наверняка и с вертолета стреляли, а он и не догадывался. И не нужна им была собака — вертолет как пить дать располагал системой теплового наведения. Зверь беспрестанно повторял хозяину, что наркотик поступает в организм, а бестолковый Пастух не удосужился разобраться в приборах.
Что теперь делать? Насколько Эхусу хватит сил? Пока что они оторвались, но в морозной тишине снова донесся собачий лай. Сразу с двух сторон. Потом Старший уловил мягкое шипение и потрескивание. Над лесом спускались четыре осветительные ракеты — две сзади и две впереди. Бежать становилось некуда.
Беглецов брали в клещи.
В этот момент Валентин сделал еще одно отвратительное открытие. Он захотел выйти наружу, размяться и пописать, но выяснилось, что опьянел не только Эхус. Собственные ноги не слушались, в глазах троилось и казалось, что язык чудовищно распух в глотке. Он пытался сглотнуть — и не мог, точно вся слюна куда-то испарилась, а слюнные железы заросли. И на нёбе возник поганый кислый привкус, словно всю ночь сосал ржавую консервную банку. Он поднял руку, чтобы ухватиться за чешуйчатый бортик кармана — ладонь находилась от него неизмеримо далеко, точно Валька смотрел на неё через перевернутый бинокль. И он уже не был уверен, что сумеет правильно схватиться за борт кабины. Близкие предметы отодвинулись вдаль, а снаружи кружила темно-лиловая метель. Нет, метель была настоящей.
Спустя какое-то время Эхус впервые споткнулся на ровном месте. Потом еще раз, а потом упал. Незадолго до этого Старший заметил слева, сквозь тесно сгрудившиеся стволы, широкий прогал. Дремучий бурелом раздавался в стороны вместе с расколовшейся пополам горой. Точнее разобрать не позволяло ослабшее ночное зрение Эхуса, но там они могли найти укрытие. И он повернул обратно. Прожектора вертолетов кромсали верхушки кедров.
Валентин открыл верхнюю крышку и подставил распахнутый рот снежинкам. Метель усиливалась, и стало даже капельку светлее. Он загнал Эхуса по неровной естественной тропе в глубокую щель на двадцатиметровой высоте. Пологий склон горы в этом месте расщепился надвое, словно сказочный великан наотмашь рубанул по вершине тупым колуном. Образовалась уменьшенная копия американских каньонов. Многовековая эрозия разъела почвы, отшлифовала каменные стены. Возможно, здесь когда-то плескалось студеное горное озеро. Сверху, там, где нарастал на камнях тонкий слой плодородной земли, змеились корни деревьев, а ниже скальные породы извивались причудливым многослойным орнаментом. Некоторые мохнатые великаны росли, наклонившись над пропастью, точно собирались нырнуть. А внизу, на усеянном обломками дне, также тянулась к свету чахлая зелень.
